Мне нужно было на время уйти отсюда! Я должна была…
Фостин перебила ее тихим и спокойным голосом, за которым скрывались железные шипы.
— Уйти от той, кто рассчитывал на тебя, кто тоже видел кошмары? Чтобы и она кого-то потеряла?
Ольгун снова был готов успокоить ее, хоть его гнев уже разгорался, но в этот раз не возникло необходимости. Слова Фостин были коркой льда внутри Шинс, что покрыл ее сердце и горло, и даже ярость не могла его растопить.
— Кто ты? — осведомилась она, когда смогла выдавить слова. — Зачем ты здесь?
Ответила Робин. Размеренно, как артист на сцене, она передала трость в другую руку и обвила правой рукой талию Фостин.
— Фостин, это Виддершинс. Ты это уже поняла. Шинс, это Фостин. Моя девушка, — слова были сообщением, да, но и вызовом, брошенной в нее перчаткой.
Шинс казалось, что она и навыки речи разделились, и они потеряли друг друга, убегая от стражи. Она моргнула, челюсть опустилась — она от ошеломления плохо соображала — но прошел еще миг, и она попыталась вспомнить свой голос, и как его использовать.
— Деву… что значит, твоя девушка?
— А что это обычно означает? — парировала Робин. Шинс пялилась, не понимая, а девушка вздохнула, обвила руками шею Фостин, и их губы встретились. Фостин напряглась на миг, будто хотела убеждать, но потом растаяла от поцелуя.
— прости, — шепнула Фостин, когда они вдохнули. Она густо покраснела. — Я… все еще не привыкла, что другие видят…
— Шш, я знаю, — Робин, все еще сжимая другую девушку, повернулась к Виддершинс. — Это понятно? — осведомилась она дерзко. — Или мне сунуть ее руку мне под юбку?
— Робин! — Фостин умудрилась покраснеть еще сильнее. Чудо, что в ее ногах еще оставалась кровь, и она не падала.
Потрясение Виддершинс было бурей листьев и прутьев. Она поняла, Робин переигрывала.
— Ты хочешь, чтобы у меня возникла проблема с этим, — обвинила ее Шинс. — Ты хочешь, чтобы я расстроилась. Почему? Чтобы у тебя был еще повод злиться на меня?
— Это чушь! — лицо Робин гневно исказилось, но она немного покраснела и не могла смотреть в глаза подруге.
Фостин хмуро посмотрела на Робин и сказала:
— Ей и без того хватает причин, Виддершинс.
— Почему? Я ведь просто… — Ольгун осторожно направил мысли воровки к трости Робин. — Я дура, — прошептала Шинс. Ольгун в этот раз даже не фыркнул. — Что произошло, Робин?
Девушка сжалась. Она опустила взгляд и отошла, почти упала на стул. Все еще глядя на пол, она задрала юбку, которая сразу показалась Виддершинс странной, почти до пояса.
— Боги… — Шинс не знала, что еще сказать.
На правом бедре Робин была ужасная рана, и Шинс понимала, что ее оставил клинок. Рана стала шрамом, но не была старой. Плоть все еще была покрасневшей, опухшей и сморщенной вокруг нее, подчеркивая контуры раны. Участок плоти прогибался внутрь, словно слой ткани под ней пропал.
— Мы днями не знали, выживу я или нет, — ее слова были горькими, жалили горло и глаза. — Я начала ходить только пару недель назад. Я уже не смогу бегать, Шинс. Я не смогу провести на ногах полную смену внизу. Рана горит от прикосновений, ноет на перемену погоды. Говорят, однажды все может пройти. Возможно. Однажды.
— Ох, Робин, мне так…
— Не смей. Не смей! — она встала на ноги, шатаясь, а Шинс уже ждала, что в нее полетит трость. — Это твоя вина!
— Так не честно! Если бы я была тут…!
— Честно?! Боги, Шинс, напасть хотели на тебя!
Шинс не знала, кого парализовало сильнее — ее или Ольгуна.
— Что…?
— Это было послание для тебя. Потому что никто не знал, где тебя найти. И мне выпала роль гонца. Если бы ты была там, была с друзьями, а не отвернулась от людей, которые… — голос Робин на миг оборвался, — которые любят тебя, этого не случилось бы!
Атмосфера в комнате застыла как стекло. Теперь оно разбилось, и осколки разрезали мысли, мечты и воспоминания. Они кровоточили как физические раны. Виддершинс не помнила, чтобы выбирала бежать, не помнила, как миновала таверну, или что ей ответил Жерар, когда она промчалась мимо. Ей было все равно, когда в голову пришла мысль, что она повторяет тот грех, за который только что получила наказание. Она знала лишь дыхание, биение сердца, что приближали миг, когда она развалится, и она не хотела, чтобы в такой момент на нее с укором смотрела Робин.
Ольгун, конечно, был с ней, но это ее не утешало. Нет, она намеренно отказывалась впускать его утешение. Она не хотела, чтобы ее успокаивал хоть кто-то, кто рассчитывает на нее. Это казалось неправильным. Не справедливым.
Вода на камнях и между ними вылетала из-под ее ног с каждым тяжелым шагом. Дождь перед рассветом был холодным, но она радовалась ему, даже растянула воротник, чтобы дождь лился по ее шее, плечам, спине. Она подняла голову к небу, и дождь стекал в ее волосы.
Только дождь и был чистым этой ночью.
Она стояла, дрожа, и мысли стекали ручьями, как грязь от пути. Шаги раздались так близко, что ей могли серьезно навредить.
Ее рапира покинула ножны раньше, чем Шинс поняла, на кого смотрит.
— Тебе хватает наглости, — рявкнула она на женщину, чьи светлые волосы прилипли к голове и плечам. — Чего, ради печенья, ты хочешь?
— Ты правда так говоришь, — поразилась Фостин. — Я думала, она выдумывала.
— Почему ты не сказал, что она идет? — зашипела Шинс на Ольгуна, пока ждала, когда женщина расскажет о чем-то важном. Маленькое божество пыталось какое-то время привлечь ее внимание, а теперь он фыркнул и ушел в уголок ее разума.
— Послушай, Шинс…
— Нет. Неа. Только друзья так меня зовут.
Фостин вскинула бровь, капли стекали по ее лбу.
— Потому что «Виддершинс» формальнее? — Виддершинс не ответила. — Мы можем вернуться внутрь и поговорить?
— Как хочешь.
Фостин вздохнула, погода скрыла звук ото всех.
— Виддершинс, ты… мы думаем, ты в опасности.
— И
