церкви в воскресенье – и чувство облегчения, когда все закончилось, и чувство легкости после произнесения покаяния. Один раз «Аве Мария», один раз «Отче наш», и грехи были сняты, стерты с души.
Вскоре после этого Джефф Симмонс перестал ходить на исповедь. Правила были простыми – их мог понять даже ребенок. Требовалось исповедаться во всех грехах, поскольку иначе тебя по-настоящему не прощали. Конечно, маленькие грехи можно было связать вместе, как и всю ложь, которую рассказывал Джефф, но некоторые грехи были настолько существенны, что требовалось перечислять их каждый отдельно. Один свой конкретный грех даже в том нежном возрасте он не мог озвучить ни в исповедальне, ни где-либо еще, и именно поэтому он больше не исповедовался.
Священник жестом показал, что Симмонсу следует войти в дверь с левой стороны, но Джефф подождал, пока священник войдет с правой стороны, и сам последовал за ним.
Джеффа удивило, насколько на этот раз все было проще. Старый священник сопротивлялся слабее, чем миссис Ллойд. Джефф не колебался и не думал о том, что все происходит в церкви, когда привязывал священника к стулу. Каждый раз, когда Симмонса одолевали сомнения, он напоминал себе, зачем он здесь, почему священник должен страдать, и это все облегчало. Даже когда показал священнику гвоздь и молоток и старик начал плакать и бормотать по-латыни, Джефф Симмонс не дрогнул.
После этого он сел на скамью и начал изучать Распятие, угол наклона конечностей Христа и точки, где они соединялись с деревянным крестом. Джеффу следовало бы скрыться с места происшествия – в любой момент кто-нибудь мог войти в дверь и увидеть, что он сделал, – но в церкви одному было так спокойно! Мужчина даже подумывал упасть на колени и повторить покаяние с первой исповеди, но он не сожалел о том, что сделал, поэтому знал: подобное не зачтется. Вместо этого он уставился на раны на фигуре Христа и терновый венец, впившийся ему в голову.
Джефф неторопливо шагал обратно к фургону, у него оставалось несколько часов до такого уровня прилива, чтобы он мог вернуться на остров. Симмонс не мог зайти в тот же паб, где обедал, поэтому отправился на машине в город.
Яркие огни вели его вдоль набережной, большой пирс уходил в грязевую пустошь навстречу набегающему морю. Симмонс подъехал к отелю «Смите», и, когда вышел из автомобиля, теплый порыв морского воздуха вернул его в долгие летние вечера детства, он вдруг вспомнил, как сидел в «пивном саду» со своими родителями и родственниками и потягивал кока-колу из стеклянной бутылки. Тогда Джефф не ценил те времена, а сейчас заскучал по ним.
Он направился вглубь острова к бару, в котором, как он знал, вечером будет полно народа. В принципе, ему не хотелось находиться в таком шумном месте, но интуиция подсказывала, что хорошо бы там отметиться в эту ночь. Громкая музыка приветствовала Джеффа, когда он вошел в бар. Перезвоны посуды и писклявые голоса ему не понравились. Молодая барменша оглядела мужчину с ног до головы, едва тот заказал светлое пиво «шенди», словно пыталась оценить, способен ли посетитель заплатить за выпивку. Девушка вернулась с пивом.
– И немного жареного арахиса, – попросил Джефф.
– Хорошо, дорогой, – произнесла барменша, не отрывая от него взгляда.
Симмонс отнес напиток в угол бара. Он пытался слиться с толпой, однако единственный пришел без компании. Все игнорировали Джеффа, хотя Симмонс не сомневался: он был темой их разговоров.
Когда кто-то смеялся, Джефф чувствовал, что смеются именно над ним. «Знай все эти люди, что я только что совершил, они бы не смеялись», – подумал преступник и выпил свой приторный напиток.
– Симмо! – вдруг разнесся крик по бару и заставил на мгновение прервать веселье.
Джефф опустил глаза. Но незнакомец снова обратился к нему и махнул ему рукой, и Джеффу не оставалось ничего другого, как пройти сквозь суетящихся людей в противоположный конец бара.
– Малк, – поздоровался он с улыбающимся мужчиной, поманившим его к себе.
Малкольм Харрис и Джефф Симмонс учились вместе в средней школе. Харрис всегда был шумным – ив классе, и вне его. Малкольм улыбнулся Джеффу, словно был рад его видеть, хотя в школе особо не обращал на Джеффа внимания.
– Дай-ка на тебя посмотрю, – произнес Малкольм Харрис и оглядел Симмонса с ног до головы, совсем как барменша. Джефф не знал, что сказать, поэтому просто улыбнулся. Малкольм пришел в бар с тремя друзьями, которых Джефф Симмонс не знал. Все четверо были одеты в темные джинсы и накрахмаленные дизайнерские рубашки, поэтому Джефф чувствовал себя весьма неуютно в потрепанной одежде, в которую переоделся после церкви.
– Рад тебя видеть, чувак, – продолжил Малкольм.
– Взаимно!
– Только что закончил работу? – спросил Харрис с улыбкой и кивнул в сторону комбинезона Джеффа. Джефф никогда не встречал никого, кто без видимой причины мог улыбаться почти постоянно и так широко – улыбка Харриса была словно приклеена к его лицу. И сейчас в ней не было никакого юмора и веселья. В школе Харрис никогда не разговаривал с Симмонсом, только иногда отпускал какие-то грубые замечания о его руках.
– Да, – заметил Джефф, стараясь не смотреть на свои перчатки.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спросил Малкольм. Он ухмылялся и поглядывал на друзей.
– Перевозками.
– Перевозками? Молодец, приятель. Хорошо зарабатываешь?
Теперь Джефф знал: над ним смеются. Малкольм все улыбался, но в его глазах не было ни капли тепла. В начальной школе Джефф однажды совершил ошибку, рассказав отцу о буллинге в школе. Мальчик из второго класса, Джон Мейнард, каждый день отбирал часть его обеда, и он не знал, что делать. Правая рука Симмонса бессознательно коснулась левого запястья, когда он вспомнил, как отец схватил его за эту руку и притянул к себе. Джефф вздрогнул тогда, причем не столько от жесткой хватки отца, сколько от его кислого дыхания. Маленький Симмонс не мог отвести взгляд от глаз отца, от печали и ярости, исходящих от них. Когда отец снял ремень, чтобы отучить сына жаловаться, он сказал ему, что над ним больше никто не должен издеваться.
Месть Джеффа Мейнарду была короткой и быстрой. Когда Джон наклонился к фонтанчику с водой, Симмонс толкнул его и направил голову недруга вперед, сначала осторожно, но затем с достаточной силой, чтобы Мейнард разбил два передних зуба о металлическую урну. Никто в школе больше не ел обед Джеффа Симмонса, но издевательства на самом деле не закончились. Они сменились чем-то другим, чего Джефф не понимал ни тогда, ни сейчас. Странные взгляды, произносимые шепотом имена. Симмонс думал, что
