украсть несколько последних минут любви.
В конце концов Габриэль заказал себе бокал вина и выпил его залпом, хотя вино заслуживало лучшего. Затем он посмотрел на нее сверкающими глазами, в которых был почти лихорадочный блеск.
– Это больше не может продолжаться, – произнес он.
– Понимаю.
– Дальше так жить нельзя.
– Конечно.
– Я ни разу не обнимал тебя обнаженной, ни разу не передавал тебе с помощью тела удары сердца. А ведь я люблю тебя, Камилла. Я люблю тебя так, как только могу. Как друг, как любовник, как муж, как брат, на коленях, сидя, лежа, стоя.
– Головой вниз?
– Головой вверх.
Неожиданно ее охватило счастье, подобное тому, которое она испытала в день, когда родилась Перла. С той лишь разницей, что теперь речь шла о ее собственном рождении в любви, о любви, которая полностью взаимна. Она пыталась сдержать эту огромную, переполнявшую ее радость, от которой хотелось танцевать, петь, кричать. Но она понимала, что Габриэль хочет порвать с ней, а значит, сейчас не самое подходящее время для совершенного счастья.
Внезапно он увидел, что она сияет. Никогда прежде он не замечал в ее глазах такого блеска. Ее лицо всегда было немного закрытым, словно она старалась защититься от мира. И вдруг пелена упала. Камиллу будто преобразил свет, который, кажется, шел откуда-то издалека. Пораженный волшебным эффектом своих слов, он забыл фразы, которые твердил без остановки бессонными ночами.
– Ты такая…
Он подыскивал подходящее прилагательное, какое-нибудь слово, но все они были бедны.
– Ты такая…
Он не договорил фразу до конца – так будет лучше.
– Я тебя люблю, – сказала она.
И рассмеялась от удивления и радости, что может повторить эти искренние слова.
– Я тебя люблю. Ятебялюблюятебялюблюятебялюб-люятебялюблю.
Она повторяла эти священные слова, чтобы насладиться ими и освободиться от них. Это был крик тела, души, сердца, которое требовало лишь любви, стремилось лишь к ней. Любовь, которая всегда была там, у истоков ее существования, а она ее не видела. Ее любовь к нему была больше его самого. Он открыл дверь сердца, и в нее устремилось множество жизней.
Она попыталась вновь стать серьезной, но радость оставила след на ее лице.
– Спасибо тебе, Габриэль, что позволил мне познать такую сильную любовь. Ты можешь меня оставить. Я буду страдать, но моя благодарность не имеет границ.
– Это не то, что…
– Не стоит ни извиняться, ни оправдываться. Мы выше этого.
– Камилла…
– Я уверена, что буду любить тебя всегда. Но прости, сейчас я не могу оставаться за этим столом.
– Камилла, да замолчи же наконец!
Она взяла свои вещи, встала и посмотрела ему прямо в глаза.
– Конечно, я замолчу, потому что ухожу.
– Я хотел сказать тебе совсем другое.
– Нам зачастую недостает красноречия в момент расставания.
Последнее слово причинило ей такую боль, что она вздрогнула.
Воспользовавшись этим мгновением слабости, он взял ее за руку, усадил напротив себя и начал говорить. Ее сразу успокоил его нежный и твердый голос. Затем выделились слова: «любовь», «будущее», «вместе», «болезнь». Она еще сильнее сосредоточилась и услышала, что он хочет уйти от Клэр, чтобы быть с ней. Она была настолько потрясена, что смогла лишь, запинаясь, произнести:
– Мы целуемся всего два месяца.
– Мы знали друг друга всегда.
– Этого недостаточно, чтобы резко менять твою жизнь.
– Что же тогда нам делать? – спросил он.
– Не знаю. Я была очень больна…
– И?..
Было очевидно, что она злится из-за того, что он снова заставляет ее давать объяснения. Но она повторяла слова, которые однажды уже обрушила на него, чтобы защититься от любви. Пробормотала, что перенесла смертельную болезнь, от которой нельзя полностью излечиться, что всякое возможно, что болезнь может вернуться, а может и не вернуться. Нельзя строить свое будущее на зыбучих песках. И для него, Габриэля, гораздо лучше мечтать о ней, чем жить с ней. Их любовь настолько прекрасна, что они не позволят ей зачахнуть в обычной семейной жизни. Вполне вероятно, из-за нее он узнает, что такое больничные будни. Он не должен разрушать все, что построил ради блуждающего огонька.
– Блуждающего огонька?
– Да.
– Неплохо. Это тебе подходит.
– Ты не воспринимаешь меня всерьез?
– Нет-нет, продолжай. Мы остановились на больничных буднях.
– Но, Габриэль…
– Все это вздор. Ты просто боишься, что наша любовь исчезнет, поэтому предпочитаешь убить ее, дабы не разочаровываться. Ты не смеешь поверить, что счастье между мужчиной и женщиной возможно, поэтому готова от него отказаться. Но кто сказал, что мы находимся на земле только для того, чтобы страдать? Кто?
Туристы вернулись к своей экскурсионной программе. Камилла с Габриэлем остались почти одни в центре площади, на которой пытали удачу столько художников. В этом месте столько лиц были уверенно и быстро нарисованы углем, чтобы слиться воедино в одно лицо – лицо задыхающегося человечества, которое жаждет обрести на земле немного любви.
Когда ночь приглушила шум жизни, они услышали звуки фортепиано, летевшие из бара. До них донеслось лишь несколько звонких нот. Они не старались уловить мелодию, а просто слушали эту далекую музыку. Они были слишком утомлены, чтобы о чем-то разговаривать. Слишком много эмоций. Слишком много любви, слишком много страха, слишком много вопросов без ответа. Они оба чувствовали, что карты уже раскрыты.
Сколько бы они ни говорили, ни спорили, ни рассуждали, ни желали, роман между ними либо будет их путем, либо его не будет вовсе. Они не смогут бороться с таинственным порывом, который их соединяет. Или разделяет.
Горец
Тот вечер у базилики Сакре-Кёр разбил сердце Камиллы, погрузив ее в абсурдную бессонную ночь. Прощаясь, они решили не затрагивать впредь болезненную тему, отложить ее на потом и в следующий раз прогуляться по парку Бют-Шомон.
Абсурдной бессонная ночь была потому, что Камилла знала: напрасно она задается вопросами. Ее истощенному и ограниченному разуму было не под силу разгадать величайшую загадку в истории человечества – любовь. Ну да, она наконец-то согласилась любить. Великолепно. И что же теперь делать?
«Ничего, – ответило ей сердце. – Совсем ничего. Спи». Но она не слушала свое сердце. Ее разум настолько разбушевался, что впервые после выздоровления она стала бояться снова заболеть. В действительности этот страх никогда не покидал ее. Она закопала его, спрятала, подавила, чтобы уберечь Перлу, но любовь снимает все покровы.
Чтобы в то утро дочь не вглядывалась в ее усталое лицо, Камилла разбудила ее звуком, извлеченным из тибетской чаши. Перла вытянула руки и ноги, уткнулась головой в подушку и прошептала: «Еще». Камилла повторила попытку, но на сей раз звук получился недолгим. Чтобы
