выполняли это требование.
Дверь из кабинета в столовую, по стенам столовой висели марины. Впоследствии я узнала, что они вышиты бабушкой, она вышивала как график, работы ее бывали на выставках. Большой длинный дубовый стол всегда покрыт зеленой скатертью, и только во время еды — белой. Над столом висела большая керосиновая лампа с белым фарфоровым абажуром, от лампы спускалась на ниточке груша, если ее надавить, раздавался звонок на кухне.
За едой мы, дети, должны были всегда сидеть молча, и только если взрослые к нам обращались, тогда отвечали. Мне больше всего в столовой нравился нож, которым резали хлеб тонкими ровными ломтиками, он был прикреплен к доске. Как-то сели мы обедать, время было часов пять, зажгли лампу, и в одно мгновение поднялся страшный ветер. Стало совсем темно, в незакрытые окна ворвался ветер, лампа закачалась, бабушка сейчас же погасила ее; блеснула молния, ветер рвал, гнул деревья, сосны, срывал железо с крыш. И вдруг все качнулось: и стол, и стулья, и буфет, и сам дом.
Было очень страшно, пошел дождь, косой и сильный. Море кипело, черные огромные волны прибивались белой кипящей пеной.
Дядя Павлуша все смотрел в бинокль, потом вдруг схватил плащ и побежал к морю. Мы видели, как он о чем-то долго говорил с лоцманом, потом на лодке поплыл, пересекая волны, взгромождаясь на верхушки и снова падая. Бабушка стояла на террасе бледная, вглядываясь в темнеющую даль моря, лодки не было видно.
Не знаю, сколько прошло времени, мне оно показалось вечностью, вдруг что-то мелькнуло, и, борясь с волнами, показалась лодка и снова исчезла, и так несколько раз. Дядя Павлуша вернулся весь мокрый, очень расстроенный, что он поплыл спасать, и был уже у цели, как вдруг волна захлестнула и накрыла людей. Наутро обнаружили четырех студентов, придавленных лодкой, буря застала их далеко от берега. На следующий день весь народ переживал этот трагический случай.
Помню, как дядя Павлуша брал нас на парусную лодку и как страшно было: раз лодка шла совсем боком, волна захлестывала ее, и мы с Борей поспешно вычерпывали воду деревянным ковшом, а берег казался таким маленьким и далеким, и не верилось, что мы к нему когда-нибудь приблизимся. Кто-то из нас выразил тревогу. Дядя Павлуша сурово сказал: «Ну-ну, нюни не распускать, никогда больше не возьму». Стало немного стыдно, но все же было страшно. А как приятно ощущать под собою землю, когда встаешь с яхты и когда не надо больше вычерпывать воду!
Мне очень хотелось как-нибудь попасть на базар, а он начинался часов в пять. Бабушка обещала меня взять только тогда, когда я сама проснусь.
Утром было свежевато, я ежилась, но мы пошли, базар был недалеко от гавани: рядами стояли телеги, за ними мычали коровы, телята, потом стояли длинные ряды столов с овощами и свежей рыбой. Куры продавались в корзинках и на руках, были и очищенные. Бабушку все знали, все почтительно кланялись и непременно пускались в разговоры, я терпеливо стояла, но мне хотелось бежать, разговоры были всегда очень скучные.
Недалеко от базара, на одной из главных улиц, был писчебумажный магазин, но в нем продавались также игрушки, и вот между ними в маленькой квадратной коробочке красовались фарфоровые куколки с настоящими волосами в прелестных вязаных платьицах. У кукол двигались руки, ноги, голова. Их можно было раздевать и купать! И как мне хотелось такую куколку! Я долго ее облюбовывала, пока, наконец, не открылась бабушке! Бабушка обещалась купить мне куколку, как только я выучусь подрубать платки. С великим трудом преодолевала я это скучное занятие, потому что, как только стежки велики и кривы, бабушка заставляла все пороть. Наконец платок сдан и кукла моя! Я на нее шила, я ей устраивала кроватку, квартиру, мне так нравилось, что она маленькая и что ее всюду можно брать с собой! В придачу к кукле за освоение шитьевого мастерства бабушка подарила мне наперсточек, на котором было выгравировано «Ксеня». Наперсток был серебряный, он долго-долго жил у меня, я его берегла и привыкла работать с ним.
С Борей мы лазали по камням. Однажды в скалах развели костер и пекли картошку, но вдруг прибежал лоцман с ведром воды и залил огонь, да еще собирался пожаловаться на нас бабушке! А мы-то уже смаковали горячую вкусную печеную картошку!
Мы ходили по прозрачной воде, отыскивали самые красивые раковины, ловили руками проворных и скользких рыбок. Однажды, когда у бабушки были гости, а мы нарядные — в накрахмаленных белых костюмах — убежали к морю — вода была теплая, солнышко припекало, — мы увлеклись охотой за рыбками, я присела и намочила белье и платье. Боря посоветовал мне лечь на скалу и ждать, когда солнце высушит, я легла на живот и ждала.
Боря ловил удочкой рыбу и вдруг — бац! — съехал со скалы, и его коломянковый костюм оказался по пояс пострадавшим! Я не помню, как миновала гроза, когда нас позвали пить чай, когда и как мы переоделись, но все обошлось по-хорошему.
Я не скучала по дому, по маме, так, на секунду взгрустнется и сейчас же пройдет. Очевидно, бабушка и Эмилия почти полностью заменяли маму и нашу семью.
Осенью уезжали мы тем же порядком, но всегда дольше задерживались в Нарве, ездили с тетей Олей в Гунгенбург, на берег моря, купались, катались на яхте. Ели спелые ягоды, румяные яблоки, и милая тетя Оля заказывала портнихе платья, и нагруженные, веселые, довольные, полные новых свежих впечатлений, мы приезжали домой.
Везде хорошо, а дома лучше! Как прекрасно было возвращаться. Нас ждали, встречали, готовили любимые блюда. Как приятно было смотреть на сияющие счастьем глаза мамы и папы!
После двух поездок у нас было большое огорчение. Эмилия, которую мы так любили, вдруг сказала, что она от нас уходит к миллионерам Кноппам, с которыми она познакомилась в Гангё. Кноппы предложили ей платить в два раза больше, а Эмилии очень нужны были деньги, она их собирала: она мечтала быть хозяйкой и иметь свое дело. Мама плакала, мы не могли столько платить, и маме было очень больно, что она из-за денег так легко от нас уходит.
На Никитском бульваре были курсы прикладного искусства для образованных женщин. Мама ходила туда учиться шить, ей эта наука очень трудно давалась. Эмилия по вечерам училась искусству делать шляпы. Получив диплом об освоении шляпного мастерства, она пока что делала шляпы знакомым, а когда вышла замуж, то открыла на Малой Дмитровке свою мастерскую, где была
