class="title1">
Глава 13
Наступает тишина. Один из членов совета поднял руку, ткань плаща с нее с тихим шорохом съехала, обнажая морщинистую кисть старика, и шум сразу затих, будто неведомая сила заставила всех умолкнуть. Однако, подозреваю, это случилось по другой причине — из-за уважение к этому человеку. Сотни, даже тысячи взглядов устремляются на меня одну. Подобное внимание не то что мне не нравится, оно даже пугает. Стою тут, как экспонат в музее, на который все глазеют без стеснения. Как на вещь.
Откуда-то со стороны дерева, будто издалека, раздался тихий перезвон колокольчиков, своей мелодией напоминающий журчание весеннего ручейка или песнь вернувшихся весной в тёплые края птиц — чисто и радостно. Члены совета встают, а за ними и зрители, почтительно склоняя головы. С тихим шорохом, будто от хлопанья крыльями, появляется в зале и ректор академии, облачённый сегодня в черно-белый сюртук. Правая и левая стороны могли бы показаться клоунскими, но удивительным образом идут этому жесткому человеку, как будто две стороны личности: светлая и темная, пребывающие в равновесии.
— Уважаемый совет, — обращается он к старикам, в почтении склоняя голову. Камни на короне, что украшают его голову, таинственно поблескивают в чуть тусклом свете. — Вас созвали по моей просьбе, как вы знаете. Ранее я не позволял себе такой дерзости, предпочитая не заставлять вас являться, какой бы не была причина. Теперь же, когда в академии появилась девушка, пытающаяся выдавать себе за местную, хочу, чтобы вы засвидетельствовали результат проверки камнями Ки, так ли это или же ложь, иначе, в случае моей ошибки, а, значит, и приговора, меня сместят с моей должности, следовательно, тысячи моих учеников будут подвержены опасности, лишившись защиты Двуликого.
Так. А вот теперь мне становится все чудесатее и чудесатее. Что за Двуликий такой? Ль'Ву ничего не упоминал об этом. Если задуматься, то не рассказал мне вообще ничего об этом человеке. Только имя и известно, а вот кто он, откуда и, самое главное, чего от него ждать — нет. Неизвестность пугает всех. Меня же, оказавшуюся в подобной ситуации, страшит до инфаркта. Боюсь, что если повезёт пройти проверку и выжить после совета, то затем меня совершенно точно хватит удар.
— Господин л’Валд, совет осведомлен о том, как свято вы чтите закон, — старик покровительственно улыбается мужчине. — Поэтому в любом случае наказанию не подвергнетесь, ведь созыв лишь мера предосторожности, хотя к такому событию, как появление в мире Приходящего нельзя оставлять без должного влияния. Что ж, хватит пустых разговоров. Я, Драун ал’Зида, объявляю слушание открытым.
— Нивес ал’Сандр, по утверждению многоуважаемого ректора, вы являетесь на самом деле Приходящей и не принадлежите этому миру. Вы согласны с этим? — задает первый вопрос, сразу же прямой, без лишних расшаркиваний.
Интересно, он думает, что я прям вот так возьму и признаюсь, просто потому что теперь меня об этом спрашивает совет, а не ректор? Или же старик преследует совсем другие цели?
— Подобные предположения являются не только оскорблением меня, но и всего моего рода, бросает на Северные угодия тень, — не выдавая своего волнения, начинаю говорить. Как там? «Быстрее начнёшь, быстрее закончишь». Вот и сейчас та же ситуация. — Сам господин л'Валд проверил меня камнем Ки. Память была потеряна из-за неосторожного заклинания, а уж точно не по какой-то необычной причине типа переселения души из другого мира.
По залу разнесся шёпот. Удивленный. Будто все они, зрители, не могли поверить в такую дерзость — студентка говорит с советом и ректором, как с равными себе. Я же тем временем продолжаю:
— Дискредитация может дорого вам встать, поэтому прошу лучше выбирать слова.
— Учтем ваши пожелания, госпожа наследница, — с жуткой ухмылкой отвечает за всех ректор. — Но и вам не стоит забывать, чем чревато ваше разоблачение.
Неожиданно та самая девушка из совета двигается, вставая с кресла. Приподнимает руку, и теперь я вижу, что она у нее какая-то странная, будто сшитая из разных лоскутов кожи. Пусть стежки и аккуратные, но смотрится все равно жутко.
— Препираться можно бесконечно, однако, есть быстрый способ найти истину и разойтись, — поворачивается ко мне, окончательно скидывая с головы капюшон. И теперь мне становится по-настоящему страшно: левая половина лица у нее такая же, как и рука, еще и кровеносные сосуды видны под тонкой кожей. Будто и не человек вовсе, а сшитая неизвестным Франкенштейном кукла. Но прежде, чем я пытаюсь отступить, девушка оказывается рядом со мной с вихрем ветра, поднявшего в воздух песок. — Не бойся, дитя, — успокаивает меня тем самым материнским тоном, о котором я слышала раньше разве что из книг или кино. — Если ты не сделала ничего плохого, то и пугаться не стоит. Ты же не сделала?
Отрицательно качаю головой. Ведь это правда. Может, Нивес и натворила чего, что мне неизвестно, но я в теле северянки считаные дни, у меня банально не было времени, чтобы кому-то навредить, даже ненароком.
— Заклинания с камнями Ки вполне хватит. Ранее ты проходила проверку ими, но теперь будет задействована магия членов совета, равной которой не существует в этом мире. Обойти такое, как-то схитрить не выйдет. — Поворачивается к ректору, интересуясь у него, — вас устроит такой вариант?
— Не имею ничего против.
Старейшие маги поднимаются со своих мест, подходят к древу, подзывая и меня. Я оказываюсь к нему вплотную, чувствую спиной теплую кору и как будто сердцебиение. Но такого же не может быть?! Теплым потоком энергия впитывается в меня, согревая и успокаивая. Удивительное ощущение, которое я еще ни разу в жизни не испытывала. Даже разговоры с незнакомцем в моих снах действуют на меня иначе.
Мужчины и женщины выстраиваются полукругом от меня, каждый из них прикасается своей ладонью к одному из участков на теле: лба, шеи, и двух рук. Кукла Франкенштейна тихонько начинает напевать что-то на неизвестном мне языке, остальные подхватывают. С каждым куплетом песня звучит все громче, и вот ее слова уже набатом бьются у меня в голове, будто я оказалась внезапно в церковном колоколе. В какой-то момент чувствую чужое навязчивое присутствие в моем сознании, буквально требующее рассказать правду. И лишь усилием воли я не подчиняюсь, сжимая руки в кулаки. Ногти больно впиваются в ладони. Это отрезвляет и заставляет меня думать, прислушиваться к голосам, хлынувшим в мысли чужеродным потоком реки, бурлящим потоком смывающим все остальное.
«Признайся, признайся!», — слышу шепот. «Не надо лгать!», — режет по ушам визгом хуже бензопилы. Я привыкла к тому, что моё сознание только под моим контролем, тут же на него
