пришлось, несмотря на причитания деда, его старухи и плач Нины, довольно сильно побаиваясь, пойти к ним в «гости». Я постучал, назвался и на «заходи» вошёл. Навстречу поднялся мрачного вида бородач: «Значит, начальник, не испужался? Пришёл, так заходи, подходи, садись. Налейте гостю!» Поднесли стакан «Старки», выпил, закусывать не стал. «Спасибо, — говорю, — за угощение, но я пришёл по делу». — «Какое у нас с тобой может быть дело, выпил, закусил и вали отсюдова, покуда цел!». Не обращая на это внимания — молчать «не по понятиям» — сразу: «Вы откуда?» — «Воркута» — «С шахты или со стройки?» — «А ты пошто спрашиваешь, бывал, что ли?» — «Мой отец там уже 16-й год, а мои мать и сестра и сейчас живут там на Руднике, в бараке под вышкой, у переправы» — «Отец политический? Ну, амнистия не для них!» — и ещё стакан, теперь уже за отца. «Я уверен, — говорю, — здесь место не для вас, поэтому жду вас в конторе завтра пополудни, получите все нужные справки, деньги на дорогу и, как говорится, «на выход с вещами», годится?» — и сразу вышел, не дожидаясь очередного стакана, который уже был налит. И отпущенные Лаврушей, и не без моей помощи, уголовнички растворились «на просторах Родины чудесной».
Колхоза здесь я не заметил, хотя земля называлась колхозной. Когда потребовались рабочие, потому что местное население состояло, в основном, из старух, вдов, девок и малолеток, нескольких дряхлых стариков и вернувшихся с войны мужиков, прислали так называемых вербованных — девчат из Западной Украины. Они пели: «Нас пришли, загэрбовали и подушки взять не дали, эх да … вашу маты, на … було гэрбоваты» (помнишь, чуть раньше, таких же девчат там же тоже «гербовали», опыт пригодился) Для них нужно было жильё, и эту землю, что местные всегда пользовали под картошку, овёс и другое, запросто «отчуждили», а мы быстренько понастроили «щитовые» домики на этой земле. Баржу, что пришла ночью, срочно разгрузили — так приказал шкипер, — и всю эту ночь на наших ГАЗике и ЗИСе и присланных самосвалах перевозили эти щиты. Конечно, в тайге не нашлось ни места, ни брёвен, чтобы построить настоящее жильё! Собрали мы это барахло, и в один из них мы с Ниной и малышом переселились от деда. Домики эти были «двухквартирные» — кухня с плитой, что топилась дровами, и «зала» в каждой квартире, как всё это согревалось, не помню, но сортир был в сенях, холодный. Дырка и выгреб. Соседями нашими оказалась семья того милиционера — добрейшей души человека и труса. Главным там была жена, а малыш бегал по посёлку и кричал «папку тир-лиль — мяско ням-ням». Жалели её женщины посёлка.
Начальник мой, Борис Варламыч, партейный конечно, был честным и бесхитростным, распоряжения старался не писать, в грамоте был не очень силён, говорил: «При царе пели Боже его храни, красные пришли, научили Интернационал, а появились англичане — какое уж там пение!». Когда увидел, что я пишу авторучкой письмо в трест, попросил не делать этого никогда, сказал: «Надо всегда писать химическим карандашом, получив резолюцию от начальника на твоём письме, подчинённый подумает — видно писано под копирку, надо выполнять — а ты пером!». Наш бухгалтер подписывался до того витиевато- кренделевато — залюбуешься, а я ставил крючки. Приехал Большой Начальник, пожурил меня, сказав, что товарищ Каганович, очень занятый человек, подписывает все важные бумаги полным именем и фамилией. С тех пор и я так делаю. Работать с ним было легко, он прекрасно знал правила игры, правда, когда приезжало большое начальство, просил меня придумать, почему его нет на месте. И я, вместо того чтобы пойти на бережок позагорать с Ниной и малышом, напускал на себя соответствующий вид и являлся пред начальственные очи.
Бережок этой реки был особый — вот лежишь на песочке, зачерпнёшь песок в ладошку, дунешь — песочек меленький улетит, а на ладони крупинки рубина остаются. Собирать нельзя — за это можно срок получить — как докажешь, что там не было больших камней!
Фимочка тоже был распределён в место чуть выше меня по Двине, в посёлок Рочегда, в ту же организацию, что и меня. Может быть, он был разумнее, быстренько рванул оттуда, даже не сказавшись (может и конспирации ради), но мне бежать обратно туда, где не дали делать то, что я хотел и мог, и проситься «возьмите меня, я очень умный», не захотелось.
«Так вот, — говорит мне Варламыч, — поезжай-ка в Рочегду, твой-то друг пропал, а там электростанцию не могут закончить, что-то не так в чертежах, никак разобраться не могут что ли, разберись». Чертежи и вправду были сделаны по принципу «угадай-ка». Локомобиль — это паровичок, только стоит на месте, а колёса крутятся и передают это кручение генератору тока (прости за это объяснение, но иначе не всё будет понятно) Воду из речки насосом можно всосать только, если от насоса до воды не более 5 метров, надо угадать, где и каким образом поставить насосы, если высота берега 14 м. Местный умелец, просто толковый и без дипломов, сам сделал эту подземную насосную по моей картинке. «Всё понял, только прошу поглядывать, чтобы чего не так, новая для меня эта работа». Без чертежа и СниПа сообразил и построил «непромокаемую» камеру, проложил трубы и, радуясь тому, что сделал — специально послал за мной и механиком, тот включил насос и подал воду на станцию.
Нагревать эту воду надо специальной печкой, чертёж печки имелся, но от этой печки до топки локомобиля должно было быть 0 см, а по чертежам получалось 150 cм. Чертежи этой станции были созданы Гипролеспромом (не помню уже название этих умельцев). Пришлось просить трест прислать миллиметровку и засесть в этой Рочегде надолго. Ниночка с Женичкой в это время были в Ленинграде — сынок приболел, пришлось им пожить у Нининой мамы. Пробыли они в Питере всё лето, а я доводил до ума электростанцию. Прибыла из треста комиссия, убедиться, всё ли правильно я им доложил. Через насколько дней приплывает техник с миллиметровкой — та самая девица! Привезла какие-то инструкции. Засела за чертежи станции, а я за миллиметровку, исправлять ошибки этого проекта. Уборщица принесла нам поесть, разговорились. «Мы, — рассказывает, — осенью 41-го собрались пожениться, а тут война. Жених мой — мы уже были близки — ушёл на войну, а через три месяца пришла похоронка. Работала на лесоскладе, плакала только ночами, выплакалась. Война к концу, я подучилась, пришла работать в трест. Кругом девчонки моих лет, парней нет, фронтовики-инвалиды все разобраны, на танцах Шурочка-с-Машурочкой, детишек охота, дак не с кем», — и заплакала. В
