подметили, река здесь как раз поблизости. Коль есть желание, то можем прямо к ней подъехать.
Услышавший его слова кучер Прохор закрутил головой и обронил:
– Никак не добраться нам туда, место топкое, застрянем, не приведи господь, а подмоги ждать неоткуда…
– Ладно, – примирительно откликнулся Василий, – там видно будет, решим ехать или нет.
Когда они спустились вниз с горы и подъехали почти вплотную к монастырским воротам, то Мария спросила:
– Зайдем внутрь или все же к реке проедем?
– А далеко до нее? – поинтересовался Менделеев.
– Да не особо, – не отрывая глаз от монастырских строений, отвечала Мария, – вода всем нужна, тем более что пустынники и рыбной ловлей промышляют. Только вот мало кто у нас в Сибири соглашается в монастырь пойти и служить там, вдали от всего мирского до конца дней своих.
– А что так-то? – удивился он.
– А вы у них спросите, – вступил в разговор Василий, – не хотят и все тут. Силком гнать нельзя, вера не велит, а желающих особо и нет. Не тот мужик нынче пошел, нежели раньше, – рассмеялся он. – Вот хотя бы в Аремзянке на нашей фабрике та же картина. Бабушка рассказывала, как раньше там народ работал. От зари и до зари. Не то, что сейчас. Кому на покос, другому в город, а третий вид делает, будто тяжко болен. Хотите, я вам по секрету скажу, в чем дело? Только без передачи, а то и сами в ослушники попадете, и мне вслед за вами по первое число достанется.
– Не верится как-то, будто есть на этот счет секрет какой, – недоверчиво возразил Менделеев, – то и мои родители отмечают, когда после выпуска их навестил. Худо стали крестьяне слушаться господ своих. Но мне интересно, в чем вы причину нашли?
– Причина простая и сведущему человеку вполне очевидная: власть поменялась, реформы провели разные, наша православная церковь не в почете стала при императорском дворе, масоны разные появились, либералы там и иной народец, что на Европу раскрыв рты смотрит. Поди, про Михаила Сперанского слыхали?
– Как не слыхать, самый близкий человек подле государя.
– Тогда должны знать, чего он напридумывал. А ведь государь его слушает, норовит поменять все, что дедами нашими заложено было. Вот отсюда и весь кавардак пошел…
– Как-то не верится, что крестьяне, среди которых и половины читать не могут, вдруг да о тех преобразованиях, как вы выразились, прознали.
– Да именно, что толком они ничего не знают и знать не хотят. Но в стране такая подвижка в умах сделалась, что только глухой да слепой ее не заметят. Просто так на свете ничего не случается, всему объяснение имеется.
– Простите, Василий, а вам откуда все эти тонкости известны? Сами додумались или подсказал кто?
– Кто тут что-то подсказать может, – вступила в разговор Мария, которая, как оказалось, внимательно прислушивалась к словам брата. – Вася наш газеты получает из Лондона, из Берлина. Зря что ли языкам учился? Оттуда и сведения. В наших газетах ничего такого не узнаешь.
– Почему не узнаешь, – не согласился Василий, – если умеешь между строк читать, да ум имеешь, то и в них найти можно все, что тебя интересует.
– Ничего на этот счет сказать не могу, – осторожно ответил Менделеев, слегка ошарашенный услышанным от своего же гимназиста, который к тому же был на добрый десяток лет моложе его, – но обещаю разобраться. А то, что перемены грядут, тут могу с вами согласиться.
– Не думайте, что я против того, как в той же Европе народ живет, но когда во Франции короля и его супругу головы лишили, тут стоит задуматься: а не дойдет ли сия зараза вскоре и до нашей земли.
– Вспомните Пугачева, когда полстраны под его знамена встала, – поддержал его Менделеев, – еще бы чуть и … не приведи господь, чтоб случиться могло…
– Вы только гляньте вокруг, – взмахнул руками Василий, – уж двести с лишком лет прошло, как русские люди тут селиться стали. И много ли осилили? Кой-какие деревеньки поставили, поля завели, покосы, чтоб с голоду ноги не протянуть и все на том. Мастеровых людей можно на пальцах пересчитать, а все больше рыбаки да охотники. Вот наши предки и салотопный промысел начали, стекольную фабрику основали, а потом еще бумажное производство под себя взяли. И что получили взамен? Вы у нас бывали, все наше богатство глазом видели. Велико ли оно?
– И почему так? – удивился Менделеев. – Маша мне говорила, что и журнал, который печатали, никакого прибытку не дал. Странно как-то… Не должно такого быть, мне вот почему-то думается…
– Правильно думается, – усмехнулся Василий, – народ наш к простоте привык, одну рубаху да порты к ней имеет и ладно. А начальственным людям и подавно не до того. Отсидел день в управе или еще где и айда домой поскорее. Нет, не скоро до Сибири дойдут все новшества, что в той же распроклятой Европе давно введены. И никого в том винить не собираюсь, поскольку сам не знаю, где она правда и как положение наше выправить. Потому и в столицу хочу попасть, может там добрые люди чего подскажут…
– Да, куда взгляд не кинь, кругом дел столько, каждому на всю жизнь хватит, а еще детям и внукам достанется. Отхватили мы себе землицы, как говорится, не по чину. Хотя, если честно сказать, то в моей родной Тверской губернии все тоже самое, ничуть не лучше, нежели здесь, в Сибири, – вздохнул Менделеев. – Вот мы начали о монастырях говорить, так ведь и у меня на родине тоже монастыри полупустые стоят. Не все правда. Говорят, что до указа императрицы Екатерины, когда у большинства монастырей почти всю землю и другие угодья отобрали, совсем иное дело было.
– Так что решим? – перебила их Мария, которой видно стали скучны ни к чему не ведущие рассуждения, тем более что Прохор остановил экипаж у монастырских ворот и ехать дальше не спешил. – Зайдем внутрь монастыря или дальше поедем? Чего зря время терять…
– Я бы не отказался на Иртыш вблизи глянуть. Тем более говорят, что лед совсем недавно прошел, – высказал свое мнение Иван Павлович.
– Верно, – согласился Василий, – так оно и есть, чистая река, уже разлив начался, все кругом затопленным стоит.
– Это как же так? – вновь удивился Менделеев. – У нас тоже реки по весне из берегов выходят, но ненадолго. А как тут в Сибири, то мне непонятно.
– Увидите скоро все своими глазами. – И Василий крикнул кучеру, чтобы тот без остановок ехал дальше.
– Боюсь, барин, застрянем, дорога больно топкая, – вновь стал канючить он, делая это как-то лениво, даже не
