Следователь окунул свой резко выточенный прямой нос в венок мягких острых лепестков.
– Парцес, это всего лишь цветы, и они даже не пахнут, а вот их стебли…
– Это очень дорогие цветы, – сказал Коггел, – у меня папа одно время работал на Ломгуса на плантации на берегу Эллерны-да-Обиа, их только там выращи…
– И ты нюхай! – рявкнул на него Дитр. – Вытаскивайте это дерьмо из графинов, стаканов или куда их вам там засунули – и нюхайте! И не носами! Вы полицейские или нет?!
Коллеги выходили в коридор с астрами в руках и пытались обнаружить, почему так встревожился Парцес. Виалла вдруг вскрикнула, выругавшись на своем языке.
– Это порченые, порочные цветы, – воспаленным, свистящим голосом произнесла она. – Они воняют тьмой!
– Гнилью, – буркнула Вица.
– Ну их к демонам! – рыкнул Локдор и отбросил от себя цветы, словно те были гнездом пустынных пауков.
Дитр принялся мерить шагами коридор, сжав руки в замок и прижав их к груди, словно готовился то ли напасть, то ли защищаться.
– Любишь свое имя, ублюдок, ты любишь свое имя… – приговаривал он, похрустывая костяшками пальцев. – Жалкий ты и пустой…
– О чем он? – нахмурился Ралд. – Дитр, ты душой поехал? У тебя преследование?
– Преследование?! – взревел Дитр, затормозив напротив коллеги. Он затряс цветами перед крепкой рожей Найцеса, всякий раз рискуя ткнуть ему веткой в глаз или в нос. – Как Ребуса зовут, а?! Как зовут нашего горелого выродка?
– Да успокойся ты! – воскликнул Ралд, отшатываясь от него. – Ты на себя не похож! Сначала тебе не понравилась мелодия, теперь цветы…
Дитр выскочил в центр коридора, размахивая руками. Пару раз хлопнув в ладоши, он заговорил:
– Кто считает, что у меня преследование? А кто унюхал? Не своим носом, а всемирным нюхом полицейского? Кто…
– Парцес, мы согласны, шеф, – кивнул Коггел. – Я беру свои слова обратно, у тебя не преследование. Астр понатыкал в графины Ребус. Или кто-то по его указке.
– Господин звезд, – прошипела Виалла. – Считает астру своим цветком? Гнилая мразь – голубую гралейскую астру? Да как он смеет?!
Все умолкли, многие смотрели на цветы с нескрываемым отвращением, даже Ралд скривился, когда до него дошло. Другие во все глаза глядели на Дитра. Он же обернулся к глашатаю.
– Даю вольную, – мрачно проговорила та. – Реагируй как хочешь.
– Отдайте мне цветы, все вы, – приказал Дитр, и коллеги стали подходить к нему, протягивая ветки с чистыми, но всемирно оскверненными злым прикосновением цветами.
Он собрал астры в охапку и вышел из здания казарм прямо на Линию Стали. Там было много праздных силовиков, но манекена за роялем уже не было слышно. Стемнело, и разноцветные фонари украсили ночную улицу своей причудливой геометрией. Локдор принес горючей жидкости, Дитр поблагодарил его и вылил все на сваленные в кучу астры, которые вынес на тротуар. Он выпрямился и огляделся. Военные, полицейские и силовые чиновники были заняты собой и своим послерабочим отдыхом. Кто-то пел, кто-то ругался, кто-то ворковал с уличными девками, которых далеко не всегда прогоняли с Линии Стали, и никто не знал, что прямо сейчас за ними следят непонятно откуда два темных глаза, наполненных всемирным злом.
Дитр вытащил коробок спичек и зажег одну. Он постоял молча, чувствуя, как позади тревожно дышат его коллеги. Бросив спичку на астры, он отошел. По Линии Стали пополз аромат горящих растений.
– Ничего не скажешь? – на всякий случай уточнила глашатай.
Дитр молча покачал головой. Он стоял и смотрел на пламя, а едкий дым на нездешнем уровне прокрадывался в его ноздри чужим и очень недобрым любопытством. Решив, что с него хватит, Дитр развернулся и пошел обратно в здание. Коллеги пошли за ним.
– Мне теперь спать страшно, – пробормотал Коггел.
– Это террорист, он и хочет, чтобы тебе было страшно, – высоким от напряжения голосом отвечала связистка, – но бояться нельзя.
– Страх, – громко и сухо проговорил старший помощник шеф-следователя, – это нормальная реакция души на всемирное зло. Я не буду болтать о том, что вы все знали, на что шли, и так далее. Вы в полном праве бояться. Но я прошу вас сохранять трезвый и холодный рассудок. Он явится завтра, он к нам придет. Не бойтесь засыпать, просыпаться куда страшнее.
Они разошлись по комнатам, и Дитр, открыв сундук, понял, что не может начать разбирать вещи. Плюнув на все, он вышел в коридор и направился к двери в квартиру Виаллы Эрлисы.
– Тихо, тихо, – говорила она куда-то в сторону, открывая дверь, – ты же умный кот, вот и веди себя как настоящий охранник. Что ты хотел, шеф? Заходи.
Дитр вошел, и кот принялся обнюхивать его штанину, навострив серые вибриссы. Виалла закрыла дверь.
– Гралейцы очень много уделяют внимания именам, да? – сказал он.
– Только дворяне, душевнобольные вроде Ребуса и снобы вроде моей мамы, – ответила она.
– А твое имя переводится как…
– Серебряная, да, – сказала кодировщица, улыбаясь. – Мама вообще хотела назвать на знатный манер, но отец спас. А твое означает шторм, верно?
– Шторм, буря, мятеж, как тебе угодно, – глухо ответил Дитр.
– Ты хочешь остаться у меня на ночь?
Дитр подошел к ней и протянул руку, впервые за свое знакомство с ней прикасаясь к ее волосам. Он бы очень хотел долго прогуливаться с ней между цветных фонариков, зайти в механический цирк, чтобы посмотреть бои шестеренок, а потом сесть на одну из легких железнодорожных линий и уехать в порт, где можно пострелять по летучим рыбам. Потом он бы долгими и темными южными днями вымалчивал всемирную фразу, чтобы наконец сказать ей. И чтобы она, наконец, ответила, что она тоже. Но времени на все это у него не было, потому что назавтра их ждал Ребус. И Дитр сказал сразу:
– Я люблю тебя, Виалла. Я тебя люблю.
– Я тоже, – ответила она, ловя его руки на своих волосах. – Я тоже тебя люблю.
Дитр проснулся в соответствии со своими внутренними часами. Он не знал, мозг ли у него такой или же это некая его всемирная особенность, но Дитр Парцес всегда вставал без будильника. Он крепко поцеловал Виаллу, отчего проснулась и она. Она была хороша собой даже спросонья – с темно-русыми волосами, ореховыми глазами и тонкими черными бровями. Дитр приподнялся на локте и вместо того, чтобы пожелать ей доброго утра, брякнул:
– Ты можешь сегодня остаться в казармах, я думаю, ты не выспалась. Я дам тебе отпускной день.
Виалла нахмурила одну бровь и посмотрела на него так, будто впервые видела.
– Парцес, я знаю, что ты хочешь сказать. Если ты еще раз что-нибудь подобное отмочишь, этот раз будет последним, когда ты видел меня голой, – с этими словами она встала с кровати и направилась в ванную. Дитру стало стыдно.
