ко мне сегодня… спасибо за заботу.
Я поспешно отвернулась, снова почувствовав зов его мужской плоти. Чрево пронзила горячая молния.
«Этого ещё не хватало!»
– Ты мой родственник. Конечно, я забочусь о тебе, – голос начал дрожать. Только бы он не заметил.
– Вот как… поэтому, значит, – Вано глухо рассмеялся.
– Как хорошо, что весна пришла, – выдохнула я.
– И я люблю, когда всё зеленится кругом, и берёзовый сок льётся из-под бересты, – Вано показал на берёзу, к сучку которой была привязана банка, уже наполовину заполненная древесным соком.
– Это ты сок собираешь?
Вано кивнул:
– Для тебя. Ты же любишь…
«Откуда он знает?»
– Может, поможешь? – предложила я, и он с готовностью кивнул и принялся закатывать рукава сорочки.
Руки у Вано сухие и сильные. На запястьях и выше к локтям – тонкие белые полоски старых шрамов.
– Что это за шрамы у тебя?
– Велесовы метки… отметины инициации.
– Велесовы? Велес – это старинный бог?
– Да, языческий бог.
– Наверное, больно такие метки получать?
– К такой боли я привык… Гораздо больнее, когда ты…
– Возьми куст! – перебила я.
Вано ловко подхватил куст герани и присыпал землёй корни.
– Хочешь, я поставлю этот горшок в твою комнату на подоконник? – бросила я небрежно и снова посмотрела на него.
Вано встал сзади.
– Ты очень добра ко мне сегодня, – повторил он, – я подумал, что ты возненавидела меня… после ночи в поезде.
– Вовсе нет! С чего мне тебя ненавидеть? – я старалась говорить как можно равнодушнее.
– Спасибо за это, – только и сказал он.
И синие глаза пристально глядят в мои. Я отвернулась, не выдержав взгляда.
– Наоборот, ты мне нравишься, Иван… как родственник, – еле слышно пролепетала в ответ.
И тут он взорвался.
– Люблю тебя, – прошептал он неистово и положил руки мне на плечи, – тебя одну… навсегда! Почему не зовёшь на свидание? Я так не могу, мне плохо без тебя… Сжалься, Василиса… иди за меня. Ты не пожалеешь… Я твой душой и телом… Только ты в моём сердце… только ты… Ибо крепка акы смерть любовь…
Иван с жаром продолжал, речь его звучала ветхозаветной молитвой:
– Положи мя, акы печать на серъдце своё, акы перстень, на руку твою: ибо зело крепка, акы смерть любовь… люта, акы преисподняя, ревность… стрелы ея – стелы огненные… [20]
Признание жаром опалило тело. Куст герани задрожал в руках и упал на стол. Вано сжимал мои плечи и крепче притягивал к себе. Тело ныло от желания прикоснуться к нему в ответной ласке, но тут я вспомнила…
«Вано – наркоторговец!»
«Нет у него ни души, ни сердца!»
«А если и есть, то чернее мрака!»
«Значит, все его слова – враньё!»
«Между нами не может быть ничего общего!»
Для таких, как он, любовь – сказка для дураков, радость – пьянки и гульба, секс – связь на час с кем попало, значение главных слов – обесценено, сведено на нет! Единственный бог – мошна! Деньги любой ценой! Для меня такая цена – непомерно высока!
Я оттолкнула Вано, сняла и бросила на стол резиновые перчатки:
– Я не пойду за тебя. Никогда!
Сказала, как отрезала, и быстро вышла из парника. В дверях оглянулась. Вано стоял бледный, понурый, глядя мне вслед синими, как сапфиры, глазами. И вновь мне стало жаль его.
«Моё глупое женское сердце!»
* * *
Ежедневно Вано приносил подарки. Поначалу я не хотела их принимать, но подарки были такими милыми, да и тётя всякий раз стояла рядом, как страж, и чуть ли не падала в обморок, когда я открывала рот и произносила:
– Спасибо, нет…
Чутьём угадав, что мне нравится, Вано не скупился и дарил милые безделушки: то шёлковый шейный платочек, то ожерелье из мерцающего зелёного лабрадора или серебряное зеркальце и гребешок, то чулки с гипюром или обожаемые мною старые духи «Клема», которыми пользовалась моя мама, то конфеты с ликёром или книгу в красивом переплёте.
Самым любимым подарком был старый плюшевый мишка. Вано купил игрушку на блошином рынке:
– Посмотри, какой милый медвежонок…
– Какая прелесть! – восхитилась я и прижала медвежонка к груди.
– …чем-то на меня похож… такие же грустные глаза…
– И верно, похож на тебя, Иван!
– …может быть, его ты полюбишь…
– Кто же продал тебе такое чудо? Я бы не смогла…
– …если уж меня не хочешь.
– …избавиться от такого милахи… Что ты сказал, я не расслышала?
Вано вздохнул и так посмотрел на меня, что волна мурашек пробежала по спине и плечам, а внизу в животе разлилось волнующее озеро тепла. Оно застыло в одной точке у пупка и стремительно, волна за волной, двинулось ещё ниже. Я, кажется, и дышать перестала.
– Василиса… – хрипло прошептал Вано и подошёл близко, – пошто обижаешь мя… Азъ есмь кънязь твае, Иванъ… Пошто до сего дьне очи свои от свого залёточки отверзла? Али не соколъ залётный яз есмь тебе? Али не моуж? Што же ма не зоваешь мя нъ не сего дьне, не в нощи же… прилука маво сердца, зазноба ненаглядныя. Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…
Я ни слова не поняла из того, что сказал Вано. Речь его была странной, а облик менялся на глазах. Он привиделся мне в кольчужном юшмане, с наручами на правой руке, в шлеме с прикреплённой к нему бармицей. Как будто только явился царевич с Чудского озера, где громил псов-рыцарей. Он молчал и ждал, оперевшись рукой на меч. А ветер рвал шёлк знамён, шелестел плащами дружины в закрытых шлемах и гривами сытых и злых лошадей за спиной.
Я зажмурила глаза, а когда открыла, Вано стоял передо мной… в джинсах и сорочке:
– Старушка продавала на рынке старые игрушки, – Вано нежно гладил плюшевого мишку по голове… – сказала, что он мне счастье принесёт.
– Ты… ты сейчас что-нибудь спрашивал меня? Кто такой «залёточка»?
– Кажется, «любимый» или «милый». Песню однажды слышал про залёточку… красивая песня. А что?
– Да так… ничего… показалось. Кажется, перегрелась на солнце, – я с облегчением вздохнула, но в глазах ещё светилось тревожное удивление. – Знаешь, Иван, привиделось, что ты – русский витязь. Я и шлем разглядела, и зерцало на груди. И ты спрашивал меня о чём-то на старорусском, только я не всё поняла. Что-то такое… пошто… яз есмь… зело-де…
– Пошто мы не живёмъ ако моуж и жена? Али яз не имаши злата, серебра, москотья моего? А что есмь придобылъ золота, что ми далъ Богъ, а то есмь далъ княгини своеи! Али яз блоудникъ есмь, ли клеветникъ, ли пьяница, ли хищникъ? Яз хочу жити с тобой от младости и до
