зовут «Ленин», – он подмигнул. – Сволочь разная, как сами понимаете.
– «Ленин» лучше, – отозвался Звонарев. – Это – по-русски. Битломаны моего детства называли Маккартни «Макаром», а вот местного бомжа Василия Макарова – «Васей Маккартни».
– Ништяк, – захохотал «Ленин». – Вася Маккартни! Надо запомнить! А как же вас зовут, остроумный незнакомец?
– Тоже Алексей.
– Тезка! Класс! Может, мы и едем в одно место?
Звонарев хотел было ответить утвердительно, но вспомнил вдруг наставления Кузовкова и благоразумно смолчал.
– Можете загадывать желание, – обратился «Ленин» к Светлане и Константину, – между двумя Алексами сидите. За это надо выпить. Кстати, о Ленине. Урок в школе 22 апреля. Учительница достает портрет Ильича и спрашивает у класса: «Кто это?» Дети отвечают хором: «Ленин!», – а Вовочка молчит. Учительница: «Вовочка, разве ты не знаешь, кто это?» – «Знаю». – «А почему же молчишь?» – «Потому что это не Ленин». Учительница растерялась. «Кто же это, по-твоему?» – «Дядя Володя с бензоколонки». Учительница его за шкирман и к директору. А он и там уперся: мол, дядя Володя с бензоколонки, и все. Директор вызвал родителей Вовочки и, на всякий случай, участкового. Пришли они. Вовочка плачет, но твердит одно и то же: «Это не Ленин, а дядя Володя с бензоколонки». Участковому надоело это слушать, и он говорит Вовочке: «Ладно, поехали на эту бензоколонку, посмотрим». Приезжают. Выходит к ним заправщик – вылитый Ленин! Только в комбинезоне. Участковый опешил сначала, а потом говорит: «Гм… Ты бы, Владимир, как-то внешность изменил, что ли…» А дядя Володя сделал вот так, – «Ленин» засунул большие пальцы в проймы жилета, – задрал бородку и спрашивает: «Может, пгикажете изменить свои политические пгинципы?»
Все захохотали; причем Светлана не забыла при этом кокетливо откинуть плечи назад, чтобы отчетливее обозначилась под тонким свитером грудь.
– Сволочь одна в трамвае рассказала, – закончил довольный «Ленин».
– «Дядя Володя с бензоколонки», надо полагать, твой коллега? – усмехнулся Звонарев. – Он под Ленина работает, а ты под Леннона?
– Точно. – Волосатый достал из сумки бутылку водки с винтовой пробкой и экспортной этикеткой, пластиковые стаканчики и две бутылочки со светлым напитком. – Из «Березы», между прочим. Водку с тоником пробовали? Оригинальный, освежающий, совершенно отбивающий запах спирта вкус!
– Я пас, – быстро отказался Алексей.
– Что так? – удивленно поднял брови «Ленин».
– Вчера перебрал. Так что сегодня – пивной день. – Звонарев кивнул на свои бутылки.
– Алекс, русское пиво не оттягивает, а усугубляет, – с видом знатока объяснил «Ленин». – Зачем тебе головная боль? Разбавь водочку тоником до градуса своего пива и отдыхай как человек. – Брелоком-открывашкой он ловко, с сухим щелчком откупорил пыхнувший легким дымком тоник и наполнил до половины стаканчики. Потом скрутил голову «Столичной» и протянул бутылку Алексею. – Водка добавляется по вкусу!
Звонарев плеснул немного в стаканчик, вопросительно глянул на Светлану. Она, зарозовев, кивнула; не отказался и молчаливый Константин. Выпили.
– Ну как? – допытывался неугомонный «Ленин». – Класс? «Кровавая Мэри», пепси, апельсиновый сок с водкой – все это в прошлом. Теперь на крутых сейшенах пьют только водку с тоником. Если, конечно, нет вискаря или джина.
Освежающая смесь, и впрямь, пошла бойко. За приятными разговорами о разных напитках, их свойствах и комбинациях и прочей болтовней с анекдотами проехали Тулу. Бутылка кончилась, Константин сходил в буфет за второй – и выпили ее за милую душу по старинке: под бутерброды с ветчиной, без всякого тоника.
Звонарев вытащил запьяневшую Светлану покурить в тамбур и, еще не докурив, полез целоваться. Светлана, жеманно отставив руку с сигаретой, не сопротивлялась, но поджимала губы. Тут ввалился со своим «березовым» «Мальборо» «Ленин» и, не проявив ни грана мужской солидарности, стал трепаться про «Битлз».
Алексею пришлось закуривать новую и ненужную сигарету и делать вид, что слушает. Его раздражала не только неделикатность «Ленина». Он всегда ощущал некоторую неловкость в беседах с битломанами – как, скажем, в беседах с любителями поэзии Эдуарда Асадова или Сергея Острового. Лихорадка вокруг групп типа «Битлз», «Дорз», «Роллинг стоунз» его поколения уже не коснулась. У них были другие кумиры: «Пинк Флойд», «Дип перпл», «Свит», «Юрай Хип»… Битлы по сравнению с ними казались простоватыми. Поначалу Алексей, как и многие его сверстники, думал, что дело в дурном качестве битловских записей, которые они слушали на катушечных «Яузах» и «Кометах». Но, когда ему довелось послушать иностранные пластинки с песнями «Битлз», впечатление было почти такое же. Три аккорда – они и есть три аккорда, качеством записи их сильно не улучшишь.
Поэтому Алексей лишь нейтрально улыбался, слушая «Ленина». Ему казалось, что тот поет специально для Светланы, но скоро заметил, что «Ленин» обращается преимущественно к нему: интеллигента в нем угадал, что ли. Алексей надеялся, что он докурит и уйдет, а они со Светланой снова станут целоваться, но не тут-то было: битломан прикурил от окурка старой сигареты новую. Тогда Звонарев предложил Светлане вернуться в купе. Она кивнула, а «Ленин» тут же выбросил свою драгоценную «мальборину» и потащился за ними. В купе он продолжал вдохновенно вещать о «Битлах». Остановить его, видимо, было уже невозможно.
– «Битлз» – это же не просто музыка! Это стиль жизни, философия, если хотите! Мой мир из черно-белого стал цветным, когда я услышал их. И знаешь, почему? Никто не захочет смотреть черно-белый телевизор, если есть возможность смотреть цветной. Поэтому «Битлз» и не пустили в СССР. Нашему народу, видите ли, не нужны пресловутые «жучки»! Естественно: все бы рухнуло, все эти декорации под названием «советская эстрада»!
При слове «жучки» что-то неприятное шевельнулось в памяти Звонарева, но он так и не смог сразу вспомнить, что именно.
– В связи с этим анекдот, – продолжал без остановки «Ленин». – Выползают из дерьма два червяка, отец и сын, и сын говорит отцу: «Папа, оказывается, мир так прекрасен: светит солнышко, зеленеет травка, цветут деревья – почему же мы живем в дерьме?» – «Потому что родину не выбирают, сынок», – отвечает отец.
Света хихикнула. Звонарев и Константин молчали.
– Это мерзкий анекдот, – сказал Алексей.
– Да? – опешил «Ленин». – Да, не стоило, наверное, при девушке – о дерьме…
– Да не в дерьме дело, а в том, с чем оно сравнивается. Мне один наш студент, восточный немец, рассказывал, что когда он ехал поездом к нам, то так волновался, что от самого Бреста, от границы, не мог уснуть. Все повторял про себя: «Я в России», «Я в России»… Для него Россия – не дерьмо, а великая, мистическая, загадочная страна. А ты анекдоты такие рассказываешь…
– Так он, немец этот, наверное, переживал, что не досталась им территория, по которой он едет, – заржал «Ленин». – Сначала он думал: «Я в России», – а потом: «Могла ведь быть нашей…» Поэтому и не спал! А я вот
