class="p1">Он ожидал, что Кузов все еще дрыхнет в своей комнате, в тяжком кабацком запахе винных испарений и табачного перегара, но ошибся. Когда Звонарев постучал в дверь, то услышал бодрый голос: «Кто бы ты ни был, входи!» Он вошел. Румяный Кузовков и двое вчерашних собутыльников из «Ямы» уже сидели за чисто прибранным столом, уставленным батареей бутылочного пива. Форточка была открыта настежь, в комнату мелкой крупой сыпался снег.
– «Прямые лысые мужья сидят, как выстрел из ружья»! – процитировал Звонарев. – Однако, – глянул он на часы, – семь часов! Откуда пиво в такую рань, славяне?
– Старик! – воскликнул Кузовков. – Странно сидеть с похмелья без пива, если у тебя под носом Останкинский пивной завод! Меня там по старой памяти ребята выручают. Я ведь у них работал дегустатором.
– С какой это поры грузчики называются дегустаторами?
– С той поры, – захохотал Кузовков, – как меня стали тормозить на проходной с готовой продукцией. Я выносил на себе до двадцати бутылок! Правда, по ноль тридцать три. Пришлось дегустировать, не выходя из завода! Должен же человек знать, что он таскает ящиками! А ты садись, неаттестованный, выпей пенного напитка.
«Умеет жить, собака, – подумал Звонарев, с наслаждением глотая из горлышка горьковатое прохладное «Останкинское». – Я бы до полудня вяло ходил в поисках пива, пока бы не нашел какое-нибудь кислое и теплое».
– Полегчало? – участливо осведомился Кузовков. – А теперь приготовься, скоро тебя чечены резать придут. Я вот из-за тебя встал пораньше, вооружился гранатами, – он кивнул на бутылки.
– Какие чечены? – пролепетал Алексей.
– Чеченские чечены. Не помнишь? Ты же вчера Зелимхана Яндарбиева козлом назвал, когда он приперся сюда и заявил, что мы своим шумом мешаем ему работать.
– Козлом?
А Звонарев думал, что он дедуктивным методом восстановил в целом картину вчерашнего! Нет, оказывается, были еще боковые сюжеты, покрытые мглой алкогольного беспамятства.
– Почему же сразу козлом? – искренне недоумевал Алексей.
– Ну, ты тут с Онищенкой по-хохляцки шпрехал и по инерции сказал Яндарбию: «Зелимхане, вид тяжкой праци буваюты ежики у сраци. Сидай, выпей з намы».
– А он?
– А он говорит: «Ми нэ пьем». А ты ему: «Кто это – “ми”?» – «Мусульмане. Вайнахи», – гордо отвечает тот, поглаживая этак бороду. А ты же темный человек, не знаешь, кто такие вайнахи. «Почему же сразу на х…?» – спрашиваешь. Думал, он тебя послал. – «Разве тебе бы понравилось, если бы я назвал тебя козлом?» Тот побелел. «Ты пьян, – говорит, – иди проспись». А ты, значит, у меня, как у хозяина, спрашиваешь: «Кузовков, почему сюда приходят разные бородатые козлы, называющие себя национальными классиками, и отправляют меня спать? Ты что, меня спать пригласил?» А Зелимхан тебе: «Клянусь Аллахом, за козла ответишь!» А ты берешь вот эту табуретку и тихо идешь к нему. Я не знаю, может быть, ты ему хотел предложить присесть, но он понял по-другому. Прошипел, собака: «Я тэбэ с братьями рэзить приду», – и был таков. Вот, сидим, ждем, когда тэбэ придут рэзить.
– Не придут, – махнул рукой Звонарев. – Знаю я их брата. Горец, ставший детским поэтом, – уже не горец. А ведь они все детские поэты, наши чеченцы, несмотря на свирепые морды. Заложники социалистического интернационализма! Кто их будет переводить, если они русских писателей станут резать? А если их не будут переводить, кто узнает об их существовании? «Так решимости природный цвет хиреет под налетом мысли бледным…» Слушай, Кузов, а ты не приврал насчет вайнахов?
– Старик, – вот же свидетели сидят!
Звонарев засмеялся.
– Смешно получилось.
– Смотрите, мужики, до него дошло наконец!
От пива Алексею полегчало. Все стали казаться хорошими, даже мрачно-медоточивый Яндарбиев. Он закурил, выпил еще бутылку. Кузовков внимательно наблюдал за ним.
– Ну как, Леха? Отдохнул, расслабился?
– Даже снова устать успел. Спасибо тебе, старик.
– Не пора ли тебе ехать? – с нажимом на последнем слове спросил Кузовков.
Ехать! А он уже и думать забыл про разговор в «Яме». Но ответил так, как будто размышлял о нем всю ночь.
– Пора.
* * *
В железнодорожном агентстве он спокойно купил билет на вечерний поезд Москва – Севастополь, – затруднений с билетами на юг в эту пору не было. Как студенту, купейное место обошлось ему всего в одиннадцать рублей. Потом Звонарев поехал домой, собрал вещички, взял деньги, путевку, медицинскую справку из поликлиники Литфонда, попросил родителей отвечать по телефону, как сказал Кузовков, и поехал на Курский вокзал. Все проблемы с работой Алексей решил оставить на потом, тем более что он еще до истории с полковником и аттестацией поменял и отработал заранее два дежурства, чтобы высвободить себе необходимые две недели в феврале для поездки.
Он шел вдоль состава по перрону, вдыхал волнующий запах топившихся углем титанов. Поезд был новенький, чистый, с буфетом, пива хоть залейся. В купе, куда он вошел, позвякивая бутылками, несомыми за шею, – новая приятная неожиданность: у окна сидела симпатичная рослая девушка в обтягивающем красивую грудь свитере. Звонарев с ходу, на вчерашних дрожжах, познакомился. Соседку звали Светой. Через пять минут они уже дружески распивали пиво. Так бы ехать до самого Симферополя и заняться чем-нибудь более интересным, нежели шутки под пиво, да ближе к отходу появились два других соседа.
Когда поезд тронулся, в купе заглянул еще один человек, удивительно похожий на покойного Джона Леннона – круглые очечки, падающие на лицо космы, крючковатый нос, – внимательно оглядел купе и предложил одному из новых соседей, пожилому мужчине:
– Не хотите ли поменяться местами? У вас какая полка? Верхняя? А у меня нижняя – тут рядом. Но попутчики – люди пожилые, солидные, и дама с ребенком, а я с молодежью люблю, музыку слушать. – Он хлопнул по свисающему с плеча на ремешке «панасонику».
Пожилой молча кивнул, собрал вещички и ушел.
– А вы, кстати, против музыки не возражаете? – несколько запоздало спросил волосатый у новых попутчиков.
Звонареву, которому все они – и молодые, и пожилые – испортили столь благоприятно складывавшийся вагонный флирт, равнодушно пожал плечами, Светлана белозубо заулыбалась, а третий сосед, смуглый, плотный, коренастый мужчина с короткой стрижкой, которого лишь с известной оговоркой можно было отнести к молодежи (ему явно перевалило за тридцать), сказал:
– Врубай, веселее будет.
«Леннон» сбросил джинсовую «вареную» куртку на вате, оказался в джинсовой же безрукавке, плюхнулся на диван рядом со Светланой и щелкнул клавишей «панасоника». Музыка оказалась под стать его «фейсу», «хайру» и «прикиду» – «Hey, Jude!» «Битлз».
– Еду в Ялту, на всесоюзный слет битломанов, – весело сообщил волосатый и многозначительно пояснил: – Неофициальный, конечно. Будем знакомиться? Алекс, широко известный в узких кругах как «Леннон».
– Светлана.
– Константин.
– «Нормально, Григорий?» – «Отлично, Константин!» Между прочим, в еще более узких кругах меня
