Книга Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

Он высоко ценил Чарли Чаплина еще с его первых короткометражных картин, любил цирк и больше всего – эксцентриков, хорошую акробатику. Максим охотно участвовал в домашних спектаклях, шарадах, концертах. Всегда неожидан, оригинален. Талантливый импровизатор, он сам мастерил костюмы из подручных материалов и забавные гримы. Он выбирал самые неожиданные роли, например Анны Павловой в живых картинах или статуи Суламифь в инсценировке «Песни Песней» Саши Черного.

По воспоминаниям очевидцев, все это было талантливо и самобытно. Иногда спектакли возникали и разыгрывались в один вечер, иной раз тщательно готовились заранее: рисовали декорации, шили костюмы, совместно репетировали. И к каждому спектаклю Максим готовил какой-нибудь сюрприз, которого не ждали даже товарищи по «сцене».

Хороший спортсмен, Максим ловко управлялся с парусной лодкой, великолепно играл в теннис, одно время увлекался французской борьбой, записался в члены Московского общества воздухоплавания. По поводу последнего увлечения сына А.М. писал Екатерине Павловне: «Максим хочет летать? Приятно! Если ему себя не жалко, – хоть бы мух постыдился!»

Но более всего Максим любил велосипедный спорт. Еще в Италии с друзьями по школе совершали длительные велосипедные экскурсии на итальянские озера, поднимались на Симплонский перевал. Приехав в Россию, Максим не забыл свое увлечение – с друзьями он исколесил на велосипедах Финляндию, совершил пробег Москва – Тверь и обратно по проселочным дорогам через город Дмитров.

После этих велопробегов издавались домашние альбомы, где в шутливой форме, с забавными зарисовками описывались путешествия. В этих домашних записях в полной мере проявился природный юмор Максима, «проистекавший, – как вспоминали люди, хорошо знавшие его, – из самого существа его натуры, без всякой подражательности, без предвзятой мысли насмешить, позабавить».

Вот как описывал Максим альпинистов на Симплонском перевале (из альбома путешествий по итальянским озерам):

Наше появление привлекло внимание толпы англичан из отеля, которые за неимением настоящих ледников и опасных вершин (в Швейцарии эти последние стали чрезвычайно редким явлением) строили из снега небольшие горки и затем, одевшись в фуфайки passe-montagne, напялив дымчатые очки и сапоги с гвоздями в палец длиной, перевязавшись веревками и вооружившись кирками, лазили по этим «неприступным» вершинам. При поднятии на какую-нибудь «высочайшую точку» они втыкали английский флаг и дощечку с именем смельчака…

Так на одной из гор, метров три высотой, было написано «Первый поднялся на эту вершину Mister E.F. Jonson с проводником Эрнстом в 1913 году».

А вот Финляндия, водопад Иматра:

Мы подошли к мосту, содрагавшемуся от ударов волн. В начале моста висел плакат «Самоубийц просят на перила не облокачиваться. Опасно». Рядом стоял финн в форме городового, опрашивающий прохожих – не желают ли они кончить жизнь самоубийством. На этот вопрос, предложенный суровым тоном, мы ответили грустно «Только не сегодня…»

В это время в толпе туристов, шествующих впереди нас, произошло замешательство. Там торопливо целовались, обнимались, плакали, платили долги и прыгали через перила в водопад. Несчастный страж показывал перстом на плакат и жаловался на русских людей…

Полное трагизма описание нашей поездки на лодке и купание в водоворотах Малой Иматры было уже готово к печати. Но на предварительном чтении среди коллег-писателей произошли настолько удручающие эпизоды (от ужаса почетный академик И.А. Бунин – человек из Сан-Франциско – немедленно же поседел и упал в глубокий обморок; недавно приехавший с фронта (Петроград) талантливый писатель И. Сургучев (Мельница) заболел острым психическим расстройством; известный в кругу своих знакомых «Силыч» (герой русско-японской войны) стал страдать водобоязнью), что мы жалея наших почтенных читательниц и читателей принуждены были отказаться от напечатания сего замечательного документа.

По воспоминаниям друзей, в близкой ему среде Максим был прекрасным собеседником, рассказчиком: наблюдательность, острота восприятия, свой взгляд на происходящее – вот что в нем привлекало. Но если он попадал в среду чужих ему людей или встречал предвзятое к себе отношение, он замыкался, держался настороженно, молчал.

Максим обладал неплохими литературными способностями. Весной 1918 года он прислал отцу из Сибири рассказ об электрификации одной деревеньки. Рассказ был опубликован в «Новой жизни» под заглавием «Ланпочка» и по ошибке приписан самому А.М. (см. Приложение 1).

Постепенно рос интерес Максима и к политике, он много читал и с 1916 года посещал нелегальный гимназическо-студенческий кружок, руководимый журналистом Кириком Левиным. Левин в то время вышел из большевистской организации и занимал довольно неопределенную позицию. А.М., который встречался с ним в Петербурге, писал Екатерине Павловне: «Он не глуп, Кирик, и, кажется, в достаточной мере осторожен».

Собрания кружка проходили в квартире Александра Коновалова – Левин дополнительно занимался с его сыном. Коновалов – крупный фабрикант, член IV Государственной думы, в 1917 году он станет министром торговли Временного правительства. Горький хорошо его знал: Коновалов вложил деньги в петроградское издательство «Парус».

Считалось, что собираться в таком месте совершенно безопасно, квартира должна была быть вне всяких подозрений. Но полиция не оставила их вниманием, и однажды из шинелей, оставленных в прихожей, пропали ученические билеты некоторых членов кружка, в частности Максима и его друга Льва Малиновского. Поговаривали, что и сам Коновалов был человеком предусмотрительным – считал необходимым, чтобы его сын «овладел тем окружением, против которого ему придется бороться».

Вначале занятия в кружке носили скорее образовательный характер. Читали литературу по социологии и политэкономии, разбирали книги Николая Чернышевского и Николая Добролюбова, изучали историю революционного движения в России, писали рефераты, дискутировали. Хотя к тому времени патриотические восторги несколько поутихли, Максим и здесь выделялся своей непримиримой позицией противника войны.

Позже Кирика Левина сменил Валерьян Переверзев, а на базе этого кружка возникли другие, с более четкой политической ориентацией: дебатировались актуальные политические вопросы, велась пропагандистская работа среди учащейся молодежи под определенным партийным руководством, уже с явно выраженным большевистским влиянием. Да и сам Максим все больше тяготел к большевикам и вскоре после Февральской революции вступил в большевистскую партию. «Однажды, – как вспоминал учитель Максима Назаров-Бельский, – я пришел к нему [Максиму] утром, он сказал мне, что должен явиться в одно место, и пригласил меня. Куда? Что? Ничего не сказал. Проходим Сретенские ворота. Вот Рождественский бульвар – дом 21. Заходим во двор небольшого особняка, налево дверь – вошли. Макс подошел к одному товарищу за столиком в углу, тот дружески поздоровался с Максом и вручил ему маленькую книжечку. Это был партийный билет. Оказалось, мы были в райкоме партии».

Когда дома Максим показал партийный билет, Екатерина Павловна сказала: «Ты хорошо сделал