спрыгнуть на песок.
Те дурни, что были на арене, попытались вскарабкаться обратно, но им не хватало либо рун, либо ума воспользоваться ими. Так что они протягивали руки, чтоб им помогли, кричали. И это было еще смешнее тех пестрых прыгунов. А ведь они из богатых господ, раз сидели так близко к арене.
Волку снова что-то крикнули. Он взвыл и побежал к твари, но уже не так сноровисто, как прежде.
Родойна больше не убегала. Она вздыбила шерсть, подняла оставшиеся щупальца и набросилась на норда.
После короткой схватки Волк поднял мечи над головой. У его ног лежало изрубленное тело твари.
— Десятая руна, — сказал Коршун. — Один шаг до хельта.
Лучники скрылись за потайными дверями, взамен них вышли рабы и вывели упавших на арену мужей.
Затем снова показался горлопан.
— Волк победил, встал на втором пороге, — заговорил Хальфсен, пересказывая его речи. — Теперь ему осталось получить благословение Солнца и шагнуть к еще большей силе. Он может выбрать любой путь, пойти служить в конунгову дружину или к ярлу. Он даже может присоединиться к святым воинам Набианора. Крикун спрашивает, что Волк выберет.
Тогда я встал и заорал во все горло:
— К нам! Иди к нам! Я, хёвдинг сноульверов, хочу взять тебя в хирд!
Наконец-то стало тихо. Люди замолкли, не понимая моих слов.
Волк вогнал мечи в песок, снял огромный шлем и показал свое лицо. Увы, я его прежде никогда не видел. Он прожил не меньше трех десятков зим, его лицо было покрыто вязью тонких белых шрамов, светлые волосы туго стянуты в узел на затылке, борода обрезана так коротко, что сперва мне показалось, что ее и вовсе нет.
— Приветствую братьев с Северного моря! — сказал Волк. — Если б ты, брат, сидел поближе, я б, может, и задумался. Но я вышел на арену ради золота, потому не обессудь.
Затем он перешел на язык фагров, и Хальфсен поспешил пересказать его речь.
— Моя слава достигла даже ледяного Северного моря. И сородичи позвали меня обратно. Только моя холодная кровь уже давно вскипела под лучами южного солнца и больше не хочет остывать.
Гульборгцы радостно взревели от таких слов.
А Волк не дурак, сумел и пояснить, о чем был наш разговор, и польстить горожанам, и себя похвалить.
— Я, Климент Актиноволо, предлагаю тебе место аколуфа(1). И плату в пятьдесят илиосов за год.
Марка золота за год! Это огромное богатство. Без награбленного в Бриттланде и у ярла Скирре ульверы бы ни за что не отхватили пятьдесят с лишним марок золота и вряд ли когда-то еще получат. Если, конечно, мы не начнем захватывать торговые корабли и вырезать зажиточных ярлов налево и направо.
Марка золота! В Северных морях столько не получишь и за десять зим.
— Я, Огустус из славного рода Таласио, дам тебе хирд, дромон и землю. И обещаю плату в сорок илиосов.
Дромон — это тот самый огромный корабль с двумя рядами вёсел и тремя мачтами. Вряд ли этот гульборгский ярл подарит дромон Волку, но даже так звучало неплохо. На такой корабль нужно много воинов, так что хирд будет не в два десятка, как у меня, а по меньшей мере в пять или шесть десятков. Земля… Вот тут непонятно. Если ярл даст землю в аренду, Волк останется обычным безземельным пахарем, которого всегда можно выгнать. А если в дар, тогда норд сразу поднимется до бонда. Или даже лендермана, если на той земле есть деревенька. Да, этот благородный дает золота меньше, зато статус выше.
Один из сарапов в расшитом золоте халате что-то негромко сказал. Хвала Скириру, наш Хальфсен сумел понять и его речь.
— Предлагает Волку не спешить и подождать приезда Набианора. Говорит, что пророку света нужны столь умелые и удачливые воины.
После слов сарапа и первый, и второй ярлы сели в свои кресла, показывая, что больше не хотят торговаться за Волка.
Норд помрачнел, молча поклонился на все четыре стороны и ушел с арены.
Горлопан объявил, что после перерыва будут скачки на колесницах. На песок выбежали рабы. Они бросились убирать твариные останки, зачищать поле, расставлять оградки. Некоторые зрители пошли к выходу, другие кинулись к знакомцам, чтобы обсудить увиденное, третьи вытащили захваченную из дому еду, чтобы утолить голод.
Ульверы же начали спорить, какое предложение от здешних ярлов лучше.
— Кто знает, какой там корабль и хирд? Вдруг это гнилая посудина и полтора десятка юнцов, едва получивших первую руну? Да и с землей не всё гладко. Дадут ему болото или камень, да еще и часть урожая будут требовать! — разглагольствовал Дударь. — Нет, золото — оно надежнее.
— Там к золоту еще и место аколуфа прилагалось, — возразил Эгиль. — Что это за зверь такой — аколуф? Вдруг это тот, кто отхожие места чистит? А земля — это надежно. Золото можно украсть, потерять или растратить. А если вдруг ранят? Будут ли ярлы платить калеке? Нет. А земля останется.
— Если ярлу нужен пахарь, так мог бы выбрать кого попроще. Ему же нужен хельт!
— А что у него за дар? — задумчиво спросил Простодушный. — Что от Фомрира — это понятно.
Я в споры не полез, задумался, стоит ли оставаться ради скачек. Для меня в том нет никакого интереса, а вот бои я бы посмотрел еще. Даже эти три схватки были полезны. Я увидел новую тварь и понял, как с ней биться. Битва между рунными трэлями показала, как сражаются здешние воины. Они выстраиваются не в два-три ряда со стеной щитов, а в плотный короб, прикрытый как спереди, так и с боков. И его можно прорвать превосходящей силой. В таком строю полезнее копья и щиты, а не мечи и топоры. Поединок Волка же хоть и был самым жарким, но пользы особой не принес. Разве что теперь я знал, сколько золота может получать хельт в Гульборге.
— Безумец! Ты ли? — услышал я смутно знакомый голос.
Распихивая людей, ко мне прорывался толстенный хельт с лицом норда и телом раскормленного вола. Болли Толстяк! Вот уж кого я не ожидал увидеть в столь далеких землях.
— Да разойдись уже, — рычал он, бранясь сразу и на нордском, и на фагрском языках.
Когда Болли надоело расталкивать зевак, он неожиданно легко подпрыгнул и враз оказался возле меня.
— Хорош! А вырос как! Во имя всех северных богов,
