– Она и здесь неплохо устроилась. Этот маменькин сынок Робинсмотрит на нее как овечка, молодой Питер из-за этого ужасно переживает, и дажеЭдвард Вестбери начал мазать бриллиантином то, что у него осталось от волос. Яунюхал его в церкви прошлым воскресеньем. Думаю – для кого это он? А как вышлииз церкви, смотрю – он возле нее крутится, как застенчивая дворняжка.
– По-моему, никто из них ей не нравится.
– С чего бы? Лаура, дай ей время, она еще молода.
Послушай, ты действительно хочешь отослать ее в Лондон илипоедешь с ней?
– Не поеду, в этом весь смысл.
Болдок выпрямился.
– Значит, в этом весь смысл? – Он смотрел с любопытством. –Что у тебя на уме, Лаура?
Лаура разглядывала землю под ногами.
– Как вы только что сказали, Ширли – единственное, что имеетдля меня значение. Я так люблю ее, что боюсь ей навредить. Или привязать к себеслишком тесно.
Голос у Болдока был необычно нежным, когда он заговорил:
– Она на десять лет младше тебя, и ты для нее скорее мать,чем сестра.
– Да, я так себя и чувствую.
– И будучи умной девушкой, сознаешь, что материнская любовьсобственническая?
– Да, и я этого не хочу. Я хочу, чтобы Ширли была свободнаи… ну, свободна.
– И на основании этого выталкиваешь ее из гнезда;?
Посылаешь в мир, чтобы она смогла стоять на собственныхногах?
– Да. Только я не уверена, разумно ли я поступаю.
Болдок взволнованно потер нос.
– Уж эти женщины! – воскликнул он. – Беда с вами, вы столькохлопочете! Кто может знать, что разумно, а что нет? Если юная Ширли отправитсяв Лондон, подцепит египетского студента и принесет в Белбери шоколадногоребенка, ты скажешь, что это твоя вина, хотя вина полностью Ширли и отчасти –египетского студента. А если она выучится, поступит на работу и выйдет замуж засвоего босса, ты скажешь, что ты была права. И то и другое – чушь! Ты не можешьустроить жизнь за другого. Есть у Ширли разум или нет – покажет время. Если тысчитаешь, что затея с Лондоном хороша действуй, но не относись к ней слишкомсерьезно. В этом твоя беда, Лаура: ты слишком всерьез воспринимаешь жизнь. Этобеда всех женщин.
– А вы – не всерьез?
– Я всерьез отношусь к вьюнку. – Болдок свирепо уставился накучку сорняка на дорожке. – Серьезное дело – тля. И мой желудок, потому чтоиначе он задаст мне жару.
Но у меня никогда и в мыслях не было серьезно относиться кжизни других людей. Для этого я их слишком уважаю.
– Вы не понимаете. Мне нестерпима мысль, что Ширлизапутается в жизни и будет несчастна.
– Чепуха, – взорвался Болдок. – Что из того, что Ширли будетнесчастна? Такова участь большинства людей. Тебе дано быть несчастным в этоммире, как дано все остальное. Имей мужество пройти эту жизнь мужество и веселоесердце.
Он бросил на нее острый взгляд.
– А как насчет тебя, Лаура?
– Меня? – удивилась она.
– Да. Положим, ты – несчастна. Ты собираешься это терпеть?
Лаура улыбнулась.
– Я об этом не думала.
– Почему? Подумай о себе. Отсутствие эгоизма в женщине можетбыть столь же губительно, как тяжелая рука для кондитера. Чего ты хочешь отжизни? Тебе двадцать восемь лет, самое время выходить замуж. Почему ты никапельки не охотишься на мужчин?
– Что за ерунда, Болди?
– Чертополох и бузина! – взревел Болдок. – Ты ведь женщина!Симпатичная, абсолютно нормальная женщина. Или ненормальная? Как ты реагируешь,когда мужчина пытается тебя поцеловать?
– Они не часто пытаются, – сказала Лаура.
– А почему, черт возьми? Потому что ты для этого ничего неделаешь. Он погрозил ей пальцем. – Ты все время думаешь не о том. Вот ты стоишь– в аккуратном жакетике с юбкой, такая милая и скромная, что тебя похвалила бымоя мама! Почему ты не красишь губы под цвет почтового ящика, не покрываешьлаком ногти им под цвет?
Лаура вытаращила глаза.
– Вы же говорили, что терпеть не можете красные ногти ипомаду!
– Конечно, я их терпеть не могу. Но мне семьдесят девять.Для меня они – символ, знак, что ты вышла на ярмарку жизни и готова играть вигры Природы. Вроде призыва к самцу – вот что это такое. Послушай, Лаура, ты непредмет всеобщего желания, ты не размахиваешь знаменем собственнойженственности с таким видом, будто это у тебя само получается, как делают некоторыеженщины. Если ты ничего этого не делаешь, то может клюнуть на тебя только такоймужчина, у которого хватит ума понять, что ты – его женщина. Но это само собойне случится. Тебе придется пошевелиться. Придется вспомнить, что ты женщина,сыграть роль женщины и поискать своего мужчину.
– Дорогой мой Болди, я обожаю ваши лекции, но я всегда былабезнадежно заурядной.
– Значит, ты хочешь остаться старой девой?
Лаура слегка покраснела.
– Нет, конечно, просто я думаю, что вряд ли выйду замуж.
– Пораженчество! – взревел Болдок.
– Нет, что вы. Просто мне кажется невероятным, чтобы кто-томог в меня влюбиться.
– Мужчины могут влюбиться во что попало, – невежливо сказалБолдок. В женщину с заячьей губой, с прыщами, выступающей челюстью, тупойбашкой и просто в кретинку! Половина твоих знакомых замужних дам таковы!
Нет, юная Лаура, ты не хочешь утруждать себя! Ты хочешьлюбить – а не быть любимой, – и не скажу чтобы ты в этом не преуспела. Бытьлюбимой – это тяжелая ноша!
– Вы думаете, я слишком люблю Ширли? Что у меня чувствособственности на нее?
– Нет, – медленно сказал Болдок. – В этом я тебя оправдываю.Ты не собственница.
– Но тогда – разве можно любить слишком сильно?
– Да! – рыкнул он. – В любом деле бывает свое слишком.Слишком много есть, слишком много пить, слишком много любить…
Он процитировал:
– Есть тысяча обличий у любви,
И все они несут любимым горе.
Набей этим трубку и кури, юная Лаура.
* * *
