– Но она любила Ричарда, а Ричард любил ее.
– Ричард любил ее, но разве она хоть когда-нибудь любилаего? Это было короткое увлечение – и все. Потом, измученная горем, измотанаядолгим уходом за калекой, она вышла за него замуж.
– И она не была счастлива? Я не могу в это поверить.
– А что вы знаете о своей сестре? Разве человек можетказаться одинаковым двум различным людям? Вы всегда смотрели на Ширли как набеспомощного ребенка, которого вы спасли из огня, она казалась вам слабой,нуждающейся в постоянной защите и любви. Но я увидел ее совсем иначе, хотя ямогу ошибаться, как и вы. Я увидел храбрую, отважную женщину, склонную кавантюре, способную сносить удары, способную постоять за себя, нуждающуюся вновых трудностях для проявления всей силы ее духа. Она устала, она была в напряжении,но она выиграла свою битву, она сделала доброе дело в той жизни, которую длясебя избрала, – она вытаскивала Генри из отчаяния на белый свет, онапраздновала победу в ту ночь, когда он умер. Она любила Генри, Генри был то,чего она желала. Жизнь ее была трудной, но полной страсти и потому стоящей.
А когда Генри умер, ее опять укутали в вату, окружилилюбовью, о ней тревожились, и она не могла из этого вырваться, как ни боролась.Тогда она и обнаружила, что вино помогает. А уж если женщина поддаласьпьянству, ей нелегко бросить.
– Она никогда не говорила мне, что несчастна… никогда.
– Не хотела, чтобы вы об этом знали.
– И в этом виновата я – я?
– Да, мое бедное дитя.
– Болди знал, – сказала Лаура. – Вот что он имел в виду,когда сказал: «Тебе не надо было этого делать, юная Лаура». Давным-давно онменя предупреждал: «Не вмешивайся. Откуда нам знать, что лучше для другого?»Вдруг она резко к нему повернулась. – Она… нарочно? Это самоубийство?
– Вопрос остался открытым. Возможно и такое. Она сошла стротуара прямо под грузовик. В глубине души Уайлдинг считает так.
– Нет. Нет, нет!
– Но я так не думаю. Я лучше знаю Ширли. Она часто бывалаблизка к отчаянию, но она никогда бы на это не пошла. Я думаю, она была борцом,она продолжала сражаться. Но пить не бросишь по мановению руки. То и деловозникают рецидивы. Я думаю, она сошла с тротуара, будучи в прострации, она непонимала, что делает, где находится.
Лаура упала на диван.
– Что мне делать? О, что мне делать?
Ллевеллин подсел к ней и обнял за плечи.
– Выходите за меня замуж. Начнете жизнь сначала.
– Нет, нет, я никогда не смогу.
– Почему же? Вы нуждаетесь в любви.
– Как вы не понимаете – я должна заплатить за то, чтосделала. Каждый должен платить.
– Как вас преследует мысль о расплате!
Лаура повторяла:
– Я должна заплатить.
– Да, в этом я с вами согласен. Но разве вы не видите,дорогое дитя… – Он помедлил перед тем, как сказать ей последнюю горькую правду,которую ей следовало знать. – За то, что вы сделали, уже заплачено. ЗаплатилаШирли.
Она посмотрела на него с ужасом.
– Ширли заплатила за то, что сделала я?
Он кивнул.
– Да. Боюсь, с этим вам придется жить дальше. Ширлизаплатила. Ширли умерла, и долг списан. Вы должны идти вперед, Лаура. Вы должныне забывать прошлое, а хранить его там, где ему положено быть – в памяти, но нев повседневной жизни. Вы должны принять не наказание, а счастье. Да, моядорогая, счастье. Перестаньте только давать, научитесь брать. Бог поступает снами странно – сейчас Он вам дает счастье и любовь, я уверен в этом.
Примите их с кротостью.
– Не могу. Не могу!
– Должны.
Он поставил ее на ноги.
– Я люблю вас, Лаура, а вы любите меня – не так сильно, какя вас, но любите.
– Да, я вас люблю.
Он поцеловал ее долгим, жадным поцелуем.
А потом она сказала с легким, неуверенным смешком:
– Вот бы Болди узнал! Он бы порадовался!
Она было пошла, но споткнулась и чуть не упала. Ллевеллинподхватил ее.
– Осторожнее, вы не ушиблись? Могли удариться головой окаминную полку, а она мраморная…
– Ерунда.
– Может, и ерунда, но вы мне слишком дороги…
Она улыбнулась. Ощутила его любовь и тревогу. Она желанна –как она мечтала об этом в детстве. Вдруг еле заметно ее плечи слегкаопустились, как будто на них легла ноша – легкая, но все же ноша.
Впервые она почувствовала и познала бремя любви…
