превосходительство» из камеры свинтил.
— Слышал, что случился сердечный припадок, — продолжил рассказчик. — А ведь человек был здорового сложения. Можно сказать атлет. Так вот… — Артюхин неожиданно поднялся, в три прыжка оказался у решетки, сунул между прутьев нос и осмотрелся. Пустой коридорчик его успокоил и он вернулся в свой угол, чтобы продолжить:
— Через месяц после всех этих печальных событий, получаю я бандероль от господина Супейкина. Никогда о таком не слышал. В кабинете раскрыл. А внутри сафьяновой коробочки пузырек, прикрыт визиткой. Кстати вот он. — Дед извлек из кармана бордовую стекляшку, очертаниями напоминавшую кабаний клык и тут же спрятал, не дав разглядеть подробности. — Так вот. На визитке от руки: «Вдохнуть при смертельной опасности. С благодарностью за все, Ваш А.В.П.». Я сразу понял, что это от него.
— От кого?
— Как от кого? От Александра Васильевича Пёля.
— Вдохнули?
— Не сразу. Тогда надобности не было. Да к тому же пузырек пустым оказался, правда, сургучом запечатан. Повертел я его, понюхал. Да вместе с коробочкой в сейф потайной сунул. И забыл. А накануне войны летом четырнадцатого меня отчислили от должности. В пятнадцатом уволили в отставку и исключили из свиты. Дело завели за растрату казенных денег на сто пятьдесят тысяч. Вплоть до семнадцатого года вашего покорного слугу в шаромыжниках числили. На фронт не брали. Тянулась эта канитель до революции. А после большевики такой пожар раздули, что все в нем сгорело. И дело мое и держава великая. Эх! — Артюхин махнул рукой, отгоняя тяжкие воспоминания, как назойливого комара. И взгляд его сделался каким-то острым, колючим, так, что Санек поежился в своем тулупе вроде снова попал голым под дождь.
— Семейство я сразу по отставке отправил на юг в наше поместье. Позже они за границу уехали. Успели до дел скорбных… Ну, да это не важно. Так вот, когда в столице уже неспокойно было, я решил, что нужно к своим на юг пробираться. В месте потайном еще кое-что оставалось из денег и драгоценностей. Там и флакончик от профессора обнаружился. Я про него забыл совсем за десять лет-то. Визитку перечитал, да и сунул в карман пузырек — не натянет, крошечный. К февралю до Армавира добрался. А там уже вовсю красные комиссары орудуют. Военно-революционный комитет. Арестовали меня. Запихали в товарный вагон к остальными офицерами, большинство из Персии возвращались, и повезли неизвестно куда. Около шести утра встали, не доезжая станции. Снаружи шум. Дверь открыли, а там солдатня беснуется. Обступили вагон. Казни требует. Помню, мороз был, не мороз — стужа. Восход такой страшный. Поле белое до горизонта сверкает, и солнце над ним плывет, как желтый зрачок в крови. Ух, и жутко мне стало. Каким-то звериным чутьем понял — смерть моя пришла. Стали по одному выдергивать из вагона, раздевать до исподнего и гнать в поле, а там через пятьдесят шагов — пуля в спину. Да не одна. Тут меня вроде молнией пронзило. Вспомнил про благодарность профессорскую. Вот же она, смертельная опасность. Еще и не сразу отыскал — в кителе дыра, за подкладку завалился подарочек. Еле выудил. А сам все глубже в вагон забиваюсь, успеть хочу. Сургуч царапаю, да, поди, попробуй быстро-то. Чувствую, ноготь сорвал, но продолжаю, зубами рву. Вроде справился. Пальцем пробку нащупал, в кулаке зажал. Выволокли меня. Гляжу, солдатня вкруг стоит, хохочет, семечки лузгает, женщины какие-то, казаки в бешметах, кубанках… Комиссарша злая, как эта… — Дед кивнул в сторону решетки, — приказывает бекешу скинуть и в поле бежать. Помню, оттолкнул гадину, рванул в поле, пальцем на ходу пробку выбил, пузырек к носу и вдыхаю… вдыхаю… вдыхаю…
Дед завозился в своем углу, тяжело задышал. Было видно как заходила под кителем тощая грудь. Ноздри выпускали воздух с каким-то змеиным шипением. Лицо Артюхина побелело, потеряло черты и сделалось прозрачным. Санек и глазом не успел моргнуть, как деда не стало.
— Твою пасть! — глухо выругался парень и плюхнулся на скамейку, зарывшись лицом в воротник. Сердце, как воробей в кулаке билось неровно и сильно. Остекленевшие, немигающие глаза глядели в густой черный мех, завитки щекотали ресницы. — Завтра же нахрен уеду из чертова Питера.
Глава 7
— Александр, вы спите? — кто-то тихо и блаженно проворковал над Санькиным ухом. Парень обалдело вскочил, и снова повалился на скамейку. Дед Артюхин, изрядно напугал успевшего задремать арестанта. Со сна этот бес в кителе казался еще страшнее — волосы дыбом, в пасти растянутой кривоватой ухмылкой, драгоценный клык, горит кровавым огнем, будто только что после пира. — Александр, хотите знать что было дальше? — как ни в чем не бывало поинтересовался дед каким-то мармеладным голоском, устраиваясь поудобней в облюбованном углу.
Еще бы! Санек не ожидал, что «его превосходительство» так быстро вернутся. Можно сказать, застали врасплох и нарушили все планы побега от себя, от барышни Серёдкиной, от другого Питера. Зевая, он притулился к стенке, на всякий случай зажмурившись — хватит с него отчаянных ужасов.
— Очнулся я, глаза открыл, — неспешно продолжил Артюхин. — Жара невыносимая. Лежу на спине, надо мною прозрачное небо Неаполя. Птички поют. Словом, рай. Привстал, а передо мной проржавевший до дыр вагон-цистерна, позади кирпичная водокачка. А на мне бекеша. Не досталась, думаю, гадам. Все сразу вспомнилось и вагон, и комиссарша с наганом, и как бежал по полю снежному… А на дворе-то лето. Трава зеленая. Да-с. Смотрю, мужик какой-то идет. Я ему осторожно так — товарищ! А он остановился, на меня исподлобья глянул и обложил по матушке, мол, не товарищ, я тебе, пьянь подзаборная. Ну, думаю, не Италия — Россия! Кое-как поднялся, побрел не знаю куда. А сам соображаю, чья власть-то: белые или красные. Вышел на привокзальную площадь. Вроде здание то же, «Армавир» на фронтоне. Людей не видно. Слева стоят автомобили диковинные. Никогда не видел таких. Зашел в вокзал, там двое в креслах дремлют. Одеты так чудно. Будить неловко. Подошел к окошкам кассы — закрыто. На выходе смотрю, из урны газета торчит. Достал. «Армавирский собеседник», как сейчас помню. Развернул, смотрю дату, а там 20 июня 2018. Я глазам не поверил! Читать стал… а там такое… Сто лет, как миг. Я так в пыль и сел. Сижу — вмещаю и вместить не могу. Да-с.
Старик умолк.
— В Питере то вы как оказались? — спросил Саня, чувствуя, как им вновь
