почти ласково:
— Давай подсоблю. Мне сподручнее будет, да и пальцы научены, — одной рукой обхватила ладонь мужчины и, не успел тот моргнуть, уже развязала ремень.
— Ловкая хапунья, — восхитился лучник, мимоходом отметив мягкое тепло девичьей кожи.
— А то, — Яра уже обматывала их запястья, шустро, споро, от усердия высунув кончик языка.
«Поцеловать ее захотелось», — констатировал воин и сам напрягся от непрошеной мысли. Нашел время на бабу любоваться! А рыжая меж тем на него не смотрела. Склонилась над Скёль, бережно отвела от лица спутанные пряди, коснулась губами бледного лба, сложила связанные ладони, свою и скальда, на груди, там, где бьется сердце.
— Не время уходить в Авадаль. Не место там тем, кто здесь песен не спел, не прошел ста дорог, семь печалей не спил, трех плащей не сносил. В когтях смерть твою до поры схороню, душу на крыльях в мир отнесу. Живи ярко, гори жарко, а как срок придет — примут и тебя пращуры в чертог… — нашептывала Яра, целуя трижды — бледные щеки и мертвенные ледяные губы.
Старая присказка, заговор дряхлых старух — Возгар будто слышал уже эти слова, да вот только где и когда запамятовал. Может бабка его по детству в родном стаде так хвори отгоняла, или кто из встречных знахарок раны врачевал, приговаривая? Наемник того не ведал, чуял лишь странный покой, что дарило Ярино тепло от их связанных ладоней. Подумав, что вреда от того не будет, сплел пальцы — свои грубые, мозолистые от тетивы, с девичьими, тонкими да нежными. Рыжая не воспротивилась, а точно и сама в ответ пожатье усилила. Амулет на шее нагрелся, тело Яры задрожало мелко, будто в лихорадке, острая боль быстрой судорогой свела тело Возгара, а затем отпустило — наемница обернулась к нему с усталой улыбкой, а лицо рунопевца озарилось румянцем.
— Вымолила, — усмехнулся мужчина, довольный, словно сам с того света друга достал. Яра лишь кивнула, высвобождаясь из пут судьбы, попыталась встать, да только не удержали ее ноги. Подкошенным снопом рухнула прямо в объятия Возгара.
— Всю себя за него отдала? — не обращая внимания на сопротивление кривящейся от собственного бессилия и пытающейся уже в который раз выскользнуть из его рук девушки, воин поднялся, прижимая к себе крепко и бережно.
— В этот раз не упущу, — буркнул в растрепанные огненные волосы и удивился, когда Яра внезапно успокоилась, заворочалась, устраиваясь удобнее, и положила голову ему на плечо.
— К костру отнеси, — шепнула, опаляя дыханием шею. — Сам подле сядь. Мне огонь нужен согреться.
— Добро, — Возгар уже оглядывал последствия битвы, примечая и все еще тревожащего Усиня, в поводу у вылезшего на свет Зимича, и ярла, помогающего Бергену устроиться у поваленного дерева, и Мошку с другими вэрингами, снующих по разбитому стану, собирающих живых и укрывающих убитых.
— Поздно новое место искать и в путь трогаться, хоть и не дело это средь крови и смерти ночевать, — Тур осуждающе покачал головой, а затем подхватил за ногу останки тщедушного выродка и зашвырнул их в лесную чащу. — Не жил, как человек, так хоть зверье потешит. Откуда вы здесь? — обратился к наемнику, аккуратно посадившему Яру на полено, поближе к огню.
— Конь понес, будто учуял, что помощь надобна. Срезали через лес, иначе б только на вороний пир поспели, — Возгар спокойно выдержал изучающий взгляд. — А вас какими ветрами занесло?
Тур поправил поношенный алый плащ, задержавшись любовным касанием на крупной заплате:
— Рёна просила, — сказал почти ласково, а после уже обычным сильным тоном пояснил: — За скальда боялась. Отправила того с торговым обозом к родне своей на север, да видать сердце бабье беду чуяло, вот она и уговорила нас следом тронуться, даром, что без дела парни заскучать могли.
— А так и скуку победили, и поганцев заодно, — вставил подошедший Зимич.
— Верно подметил, старче, — улыбнулся в усы ярл, а затем обернулся к вэрингам и скомандовал:
— Успеем еще лясы поточить. Выставить дозорных, всех у костра собрать, да снеди какой с питьем выдать. До рассвета еще дожить надобно!
* * *
Уцелели, на удивление, многие. Кто успел сбежать от Дировых бандитов, кто сумел укрыться, а как опасность миновала, вылез проверять сохранность скарба и близких. Были среди живых и дети. Поначалу, те жались к своим, с интересом поглядывая на богатырей Тура и Бергена, да исподволь улыбаясь простецким шуткам Зимича, но как в не пойми откуда взявшемся здоровом чугунке заворчала ароматная похлебка, а в котелке забулькал ягодный взвар, все потянулись в круг костра.
Скальд сидел меж Возгаром и Ярой, точно узы судьбы привязали рунопевцам к своим спасителям. Длинные пальцы Скёль, осиротевшие без кантеле, теребили полотно грязной рубахи.
— Нам бы сейчас добрая песня не помешала, — лучник попытался растормошить певца, но Яра грозно зыркнула на мужчину и тот признал поражение, даже не вступив в словесную перепалку. Место сказителя занял Зимич. Домовик всегда легко угадывал хотейки других, будь то сытный обед или задушевный разговор.
— В стародавние времена, когда люд еще под драконьим гнетом жил, обитала в самой Авадали царица ящуров. Была она старой как мир и самому драконьему пращуру приходилась то ли дочерью, то ли внучкой. И были у нее янтарные крылья. На просвет в лучах заката солнце полыхало в них магическим пожарищем. В нем сгорали дотла стада, долины и царства. Облака пепла кружили над Вельрикой, сажа марала полотна людских душ. Там, где драконы — всегда огонь, сажа и пепел… Дважды в год, когда день с ночью ровнялись, приносили ей крылатые приспешники дорогие дары, кто жемчуга с Великого моря, кто собольи меха из Шибирских кедровых лесов. Но пуще прочего любила царица горюч-камень, с самим солнцем светом спорящий.
— Это янтарь, да, дедусь? — осмелевший малец подсел к Зимичу поближе, жадно ловя каждое слово старика.
— Может и янтарь, — хитро подмигнул домовик и внезапно вытащил из-за пазухи трех леденцовых петушков на палочке. Глазенки детворы вмиг зажглись жадным голодом — кому такое сокровище перепадет. А Зимич, как специально, продолжать не торопился, смотрел сквозь сласти на пламя костра да думал о чем-то своем.
— А дале-то чо было? — облизываясь, спросил самый смелый, не сводя взгляда с желанного.
Домовик встрепенулся и раздал леденцы — в аккурат двум мальцам и чумазой девчушке, до того робкой, что пришлось даже на лакомство ее уговаривать.
— В ту пору Горыч, самый страшный и сильный из всех, тот, что в битве Пепла и Злата драконьими полчищами командовал, еще мелким ящером был, не сменившим юную шкуру на взрослую чешую. А славы великой уже
