той злой шутке, которую сыграл со мной Влад. К Анне, как и ко мне, судьба повернулась черной стороной.
Опустошенный бессилием, я поднял с пола обрывок бумажной полоски и, медленно ступая по ступеням, пошел вниз, не зная даже приблизительно, даже в общих чертах, что буду сейчас делать. Я рассматривал расплывшуюся на клею печать "ПРОКУРАТУРА ЮВАО г. МОСКВЫ" и подпись. Крупные, слегка наклоненные влево буквы "СЕВ П" или "СОВ П". "Советский писатель", машинально разгадывал я ребус. Или "Советский патриот". А может быть, это какое-нибудь новое государственное образование, вроде "Совета прокуратуры"…
Я вдруг замер посреди лестничного пролета, уставившись на бумажный обрывок. Фу, черт! Это же фамилия. Точнее, ее окончание. Фамилия того, кто приказал опечатать дверь. Какой-то Некрасов или Портасов. Может быть, Тарасов.
Я снова поднялся к квартире Анны и, присев у дверной ручки, пристроил обрывок к своему прежнему месту. Света было мало, но я отчетливо разглядел всю подпись: "ТАРАСОВ П. Г."
Чушь, подумал я, выпрямляя ноги и вытирая мгновенно взмокший лоб. Совпадение. Причем здесь мой "хозяин" с шайкой шалопаев и Владом впридачу и прокурор, опечатавший дверь Анны? Ничего общего между ними быть не должно…
Я расстегнул пуговицы на рубашке почти до пупка. Была б возможность – разделся бы до пояса и упал бы в сугроб. Круг замкнулся. Конечно же, это тот самый Тарасов Павел Григорьевич, который сначала арестовал Анну, а затем натравил на меня своих шалопаев. Значит, он мент. Или гэбэшник. И Жорж, скорее всего, работает в той же системе. Это ясно, как Божий день. И клюнули они на золото. Все правильно, клады положено сдавать государству и получать за них двадцать пять процентов. А мы взяли себе все, за что и расплачиваемся. А Влад? Выходит, он работает на них? И раньше работал? Значит, он давно пас нас с Анной, потихоньку загоняя в расставленные сети. Предатель! Предатель в кубе!
В подобные критические минуты человеку должно с избытком хватать злости. Великая вещь – злость! Передо мной рухнули стены. Я отпустил тормоза, и меня понесло на форсаже.
* * *
Дом девяносто на Востряковском проезде стоял на краю поля, за которым высились серые, широкие трубы ТЭЦ, похожие на вулканы. Пар белым столбом медленно поднимался в звездное небо, и на высоте, словно наткнувшись на препятствие, дробился на облака и плыл над землей. Дом, исполосованный как тельняшка белым светом лестничных пролетов, уже спал, лишь некоторые окна светились цветными шторами. Я зашел в подъезд не таясь, не приглушая шагов, поднялся на второй этаж и, не колеблясь, позвонил в сто пятьдесят четвертую квартиру.
Сегодня мне "везло" на закрытые двери. Может быть, мой ангел-хранитель таким образом оберегал мою горячую голову от роковых ошибок, потому и здесь мне никто не открыл. Но не думаю, что двенадцатый час ночи для Тарасова – слишком позднее время, чтобы даже не подойти к двери, и я настойчиво нажимал на кнопку звонка не меньше минуты, после чего снова вышел на улицу.
Может, оно и к лучшему, думал я, глядя на темные окна второго этажа. Тополь, растущий у самых стен, упирался толстыми ветками в застекленный балкон, но я даже не попытался подняться по обледеневшему стволу. Прошелся под балконами, увязая в сугробах. Как бы мимоходом поднял руку, дотянулся до решетки на балконе первого этажа, сорвал сосульку и с щелчком разломил ее надвое. Отступать поздно. Будь что будет!
Я ухватился за витиеватую решетку, ограждающую жильцов первого этажа от непрошенных гостей, вскарабкался по ней, как по лестнице, и дотянулся до козырька, покрытого льдом. Пистолет, который я затолкал за пояс джинсов, очень мешал и причинял мне боль всякий раз, когда я высоко поднимал колено. Ухватившись одной рукой за узкую полочку из вагонки, над которой находилась форточка лоджии, я принялся вытаскивать пистолет. Кроссовки скользили по козырьку, я был на грани срыва, и в тот момент, когда жестяной козырек согнулся под моей тяжестью и угрожающе затрещал, я ударил по раме форточки рукояткой "макарова". Форточка, к счастью, оказалась незапертой, и я успел закинуть руку за раму.
Несколько мгновений я висел над сугробами, ожидая какой-нибудь гадости, то ли крика, то ли острых собачьих зубов, которые вот-вот должные вцепиться мне в ногу, затем ухватился за край рамы второй рукой, подтянулся и втиснул плечи в узкий проем.
Я почувствовал запах жилья, увидел перед собой белый экран одеревеневшей на морозе простыни и, тараня ее головой, ввалился в лоджию. Сидя на деревянном полу и прислушиваясь к гулу автомобиля на соседней улице, который был единственным звуком, заполнявшим морозную ночь, я только сейчас по-настоящему ужаснулся тому, что сделал и, подавляя в себе острое желание дать задний ход и вывалиться из лоджии в сугробы, встал на ноги, сдвинул в сторону холодные простыни и приблизился к окну.
Оно тотчас запотело от моего дыхания. Резким движением я размазал его рукавом, словно матовый круг мог стать серьезной уликой против меня, и машинально толкнул балконную дверь. Она легко открылась, словно вход в ловушку. Отдернув тюль, я вошел в комнату, как боксер на ринг после удара гонга, сжимая рукоятку пистолета в опущенной руке.
Ринг был пуст. Я стоял на мягком ворсистом ковре, едва различая контуры мягкой мебели, громоздких книжных полок, широкой кровати с бесформенными пятнами скомканных одеял и подушек. Где-то в глубине комнаты я уловил движение и мгновенно вскинул руку с пистолетом, но темная фигура человека столь же стремительно проделала то же самое, и только после этого я перевел дух и опустил руку. Огромное зеркало, заменяющее дверь платяного шкафа, копировало мои движения до смешного нелепые, если смотреть на них со стороны.
Я, устыдившись собственного отражения, пошел по комнате свободнее и быстрее, и где-то рядом с кроватью уловил легкий сладковатый запах перегара. Мгновением позже я услышал тихое дыхание.
9
Мужчина в костюме, туфлях ничком лежал на кровати поверх одеяла. Левая его рука безжизненно свисала с кровати, правой он обнимал лежащую рядом подушку. Галстук, перекрутившись, длинной косой стелился по спине. Сдавленный негромкий хрип и выразительный запах не оставляли у меня сомнений. Мужчина был сильно пьян.
Я подошел к двери, повернул латунную ручку и выглянул в темный холл. Стандартная "трешка" с частично сделанным евроремонтом. Ковровое покрытие под ногами, светлые, выделяющиеся картинной рамкой дубовые плинтуса, напольная ваза с корявой сухой веткой, невыразительные пейзажики на стенах…
Вторая комната, поменьше, напоминала рабочий кабинет. Я зажег бра, прошел к столу, провел ладонью по стопкам
