довести до такого скотского состояния? Мне просто стыдно!
– Вы прямо как Коля Канарейкин, – невольно вырвалось у Ивана.
– Кто такой этот Коля Канарейкин?
– Это мой товарищ по гимназии, он сейчас в Москве учится, его тоже всё время волнуют вопросы равенства и права крестьян, народа.
– А Вас что, не волнуют?! – Наталья Алексеевна повернулась к Ивану.
– Э – э, ну, да, волнуют, но я в первую очередь думаю о службе, – не ожидавший такого напора со стороны девушки, промямлил Трегубов.
– О службе?! Так Вы и служить должны им, людям, а не всяким там манекенам, увешанным орденами.
– Я и служу, – неуверенно пробормотал урядник, пытаясь сгладить столь бурную реакцию своей новой знакомой.
– Ладно, простите меня. Вы не виноваты, зря я так на Вас напала, – смягчила тон девушка, – меня просто задевает, когда я вижу, что людей лишили чувства собственного достоинства.
Стал накрапывать небольшой дождик, и Трегубов подумал, как хорошо, что он взял экипаж, иначе бы Наталья Алексеевна промокла, пока они ехали в «Родники».
В имении их встретил Степан Игнатьевич. Он радостно приветствовал Трегубова:
– Иван Иванович, здравствуйте, давненько у нас не были! Проходите, проходите в дом, барин Вас уже заждались!
При слове «барин», Наталья Алексеевна бросила многозначительный взгляд на Ивана, но тот сделал вид, что ничего не заметил. В гостиной все были уже в сборе и ждали только Трегубова, который приехал последним. Навстречу Ивану вышел Михаил Торотынский, который с удивлением посмотрел на спутницу своего друга.
– Ваня, я не знал, что ты будешь не один. Но будешь прощён, если представишь нам эту прекрасную незнакомку, – проговорил он, улыбаясь.
– Конечно. Это Наталья Алексеевна, она преподает историю в гимназии, где учится Софья. Наталья Алексеевна, это мой давнишний друг и товарищ по гимназии Михаил Алексеевич Торотынский.
– Позвольте, я представлю Вам остальных гостей, – сказал Михаил. – Александр Францевич Рар.
– Земский врач, – слегка наклонил голову, как всегда безукоризненно одетый, Александр Францевич.
– Это наш уважаемый сосед, Шляпников Василий Иванович, – продолжал Михаил.
– Василий Иванович, как Ваша супруга? – Трегубов вспомнил, что при его последней встрече с помещиком ей нездоровилось.
– Ах, всё ещё хворает, доктор прописал ей постельный режим.
– Ничего страшного, – прокомментировал доктор, – но, как говорится, береженого Бог бережет.
– И Иосиф Григорьевич Сошко, директор сахарного завода.
– Сахарный завод, это так забавно звучит, – сделала словесный реверанс Наталья Алексеевна.
– Скорее, сладко, – поправил её Михаил. – Но прошу за стол. Пётр, помогите даме.
Подросток кинулся вперед и выдвинул из-за стола стул, чтобы девушке было удобнее усаживаться.
Когда гости закончили с первым блюдом и приступили к жаркому из утки, взял слово хозяин дома:
– Дамы и господа, чтобы не ходить вокруг да около, я хочу Вам сообщить причину, по которой вас здесь собрал, – он секунду собирался с мыслями и продолжил. – Я решил не открывать второй завод, как планировал… гм, как планировала Людмила Павловна. Вместо этого я еду путешествовать, а имением остается управлять Иосиф Григорьевич. Прошу любить и жаловать, как говорится.
Для всех, кроме Трегубова и, естественно, Сошко, заявление Торотынского прозвучало, как гром среди ясного неба.
– Постойте, – застыл с приборами в руках Шляпников, – как же так! И куда же Вы собираетесь? В столицу?
– Дальше, Василий Иванович, дальше, – улыбнулся Михаил, – в Америку.
– В Америку?! – ещё больше поразился помещик. – Но, простите моё любопытство, что же Вы там будете делать?
– Пока не знаю, на месте будет видно. Осмотрюсь и решу.
– Может, это и правильно, – заметил Александр Францевич. – Какие Ваши годы! Посмотреть мир – это даст много пищи для ума. О таком можно только мечтать!
– И надолго Вы хотите уехать в путешествие? – продолжал интересоваться Шляпников.
– Пока не знаю, – пожал плечами хозяин имения, – на несколько лет, а может, навсегда.
– Вот тебе и на! А почему Вам на Родине то не по нраву?
– Всё по нраву, но я хочу найти что-то своё. Нельзя прожить жизнь и ничего не сделать самому. Всё, что вокруг меня сейчас, оставили мне другие люди. Думаю, что мне нужно найти что-то своё, собственное призвание.
– Эх, молодежь, баламуты, ну что за времена! – посетовал Шляпников. – На Родине всё приходит в упадок, а вы на заграницы смотрите.
– А я поддерживаю, – заявила Наталья Алексеевна. – Всё вокруг меняется – весь мир, – и быть этому свидетелем, а ещё лучше – участвовать, гораздо интереснее, чем прозябать всю жизнь в старом помещичьем доме.
– Прозябать? Вона как Вы выразились, сударыня! Так всё здесь и держится только на нас, прозябающих, и на наших традициях. А Вам только всё менять! Ну что же в этом хорошего? Мир меняется? Вон мужиков распустили, и что? Стало лучше? Полный хаос и безобразия.
– Вы сгущаете краски, Василий Иванович, – возразил Шляпникову Иосиф Григорьевич. – Мы с Вами это уже обсуждали. Мужики, которых, как Вы говорите, распустили, пришли работать на фабрики и заводы. Нет никакого хаоса и безобразия. Достойно работают и живут с каждым годом лучше.
– Нет хаоса, говорите? – начал горячиться и краснеть Шляпников, – а подождите чуток, и будет. Вы думаете, это я такой плохой: помещик – угнетатель крестьян. Теперь Вы тоже, Иосиф Григорьевич, – угнетатель. Эти бомбисты, которые раньше боролись за освобождение крестьян, теперь решили взяться за Ваших рабочих. «Освобождение труда»! Слыхали про такое? Это сейчас вместо «Народной воли». Теперь они хотят не только крестьян от земли освободить, но и Ваших рабочих на заводе от труда! А Вы говорите «нет хаоса». А всё почему? А потому, что молодежь не ценит традиции, всё их по заграницам тянет.
– Вы сами себе противоречите, Василий Иванович, – вступился за директора завода земский врач. – Была та «Народная Воля» – и нет её, также и это «Освобождение труда» сгинет.
– Ой ли, Александр Францевич! Ой ли! Может и сгинет, да появится ещё что-то новое, похлеще старого! Вот увидите!
– Господа, не будем спорить в наш последний обед в этом доме, – примирительно заявил Михаил.
– Хорошо, хорошо, – согласился Шляпников и сменил тему разговора, постепенно успокаиваясь. – Кстати, я намедни читал, что этот Ваш присяжный поверенный, Плевако, выиграл дело князя Грузинского. Вот тоже довели супостаты благородного человека до убийства. Хорошо, что адвокат знающий попался.
– Да, я тоже читал, – подтвердил Иван Францевич, – гениальная речь защиты.
– Гениальная или нет, не мне судить, – сказал Василий Иванович, – главное, что всё по справедливости разрешилось. А у Вас я, Иван Францевич, хотел поинтересоваться: что там за история с Толстым и Смидовичем приключилась? Вы, наверное, должны знать.
– Думаю, ничего страшного – столкнулись два гордеца, – вздохнул земский врач, – Вы же знаете: у Викентия Игнатьевича репутация лучшего детского врача, ну, и
