– О, замечательно! – сказала Марина. – Я не хотела больше ждать.
Они занимались любовью стоя, Марина тесно прижималась спиной к стене. Рамка с фотографией котенка тихо дребезжала. Согнутой правой ногой Марина захватила его ногу под коленом, сомкнула крепко сцепленные руки у него на пояснице, и Демпси чудилось, будто он оплетен скользкой лозой, которая в постоянном движении плавно извивается вокруг него. Она закатила глаза так, что видны были лишь нижние края зрачков, – красавица зомби. Протяжные стоны вырывались у нее из груди, смешиваясь с шумом душа, и казалось, это вода поет. Демпси был в ней, ощущая пульсирующие токи энергии, напряжение страсти, заставлявшей Марину царапать ногтями ему спину и говорить не словами, а всем телом. Потом она резко изогнулась назад, кончила, содрогаясь всем телом; и несколькими секундами позже, когда он тоже кончил, она бережно вернула его к действительности, прижалась к нему, уже сонная, невнятно шепчущая. Вода шумела вокруг них, каскадами стекая на кафель. После такого душа Демпси почувствовал себя необыкновенно чистым.
Бывшая подружка Пинеро, Донна Касс, снимала квартиру на четвертом этаже в доме без лифта на Вестервельт-авеню Стейтен-Айленда, в районе, известном под названием Джорджтаун. Вестервельт пересекала холм в нескольких кварталах от паромного причала и была улицей, на которой сам Демпси жил несколько месяцев в пору своей учебы на юридическом факультете Колумбийского университета. По обеим сторонам улицы тянулись ряды старых кирпичных домов с потемневшими дверными проемами, коваными оградами и забетонированными передними двориками, где порой оставались немощеные участки земли, на которых сохранились вязы, дубы или клены, посаженные лет восемьдесят назад, когда район еще строился. В былые дни Демпси часто видел людей, курящих травку на лестничных площадках, а выходя на улицу по утрам, давил подошвами пустые ампулы; они казались нерастаявшим стеклянным градом, просыпавшимся ночью из грозовой тучи. У дверей валялся разный хлам и мусор: сломанные игрушки; винные бутылки, завернутые в мокрые обрывки коричневых бумажных пакетов; презервативы и объедки; доски и кирпичи, предназначенные для какого-нибудь мелкого ремонта, который так никогда и не начинался. Во дворах ржавели разобранные мотоциклы, чьи хромированные скелеты глубоко увязали в болотце, образованном обломками шезлонгов, битым стеклом и пластиком, целлофановыми обертками и грязным тряпьем, утоптанными в пародию на лужайку. Улица, казалось, постепенно превращалась в гротескный тропический лес с полосами дневного света, механическими кустами разрухи, ржавыми зарослями запустения. Правда, в какой-то момент здесь навели порядок. Наркоторговцы, колесившие по кварталу, уныло завывая под окнами клиентов, исчезли; пропали и бездомные психи, прибывавшие сюда с Манхэттена на ночных паромах в сопровождении полицейских, – которые бродили по улицам, громко разговаривая с представителями неведомой организации, контролировавшей работу тайных механизмов вселенной, изо дня в день появляясь в одних и тех же местах в одно и то же время, словно паломники-пилигримы. Но дома остались в прежнем состоянии: обветшалые развалины, похожие на нищих, выстроившихся вдоль тротуара; и Демпси знал, что рано или поздно наркоманы, алкоголики и больные вернутся сюда и вновь заявят о своих правах на район.
Донна Касс, не сразу впустившая Демпси в дом, оказалась миниатюрной, стройной, полногрудой женщиной с мертвенно-бледным лицом, голубыми глазами, с нечесаными рыжими волосами до плеч. У нее был провинциальный говорок и одно из тех лиц, которые кажутся не вполне сформировавшимися, не отмеченными следами переживаний и напоминают лики безгрешных детей, изображенных на заднем плане средневековых картин на сюжет Страстей Господних. Благодаря своему виду, плохо вязавшемуся с пышными формами, она выглядела моложе своих тридцати двух лет. С первого взгляда ее можно было принять за подростка, и вероятно, подумалось Демпси, именно поэтому Пинеро запал на нее. Если Боргезе и посылал Донне деньги, она едва ли тратила их на убранство своей квартиры. Они разговаривали в комнате с высоким потолком, обстановка которой состояла из телевизора, нескольких стульев, сломанного велотренажера, заваленного газетами и невскрытыми конвертами стола да пружинного дивана, прожженного во многих местах сигаретой. На кремовых стенах темнели потеки, а камин был до отказа забит пустыми коробками из-под пиццы. Демпси не заметил следов уколов на руках Донны, но тревожное удивление женщины и поведение ее приятеля, скатившегося по лестнице через минуту после прихода незваного гостя, заставляли с большой долей уверенности предположить, что деньги Боргезе отправлялись прямиком в шприц.
Донна, одетая в грязную футболку, сидела на диване, сдвинув колени, и курила одну сигарету за другой. Демпси устроился на деревянном стуле прямо напротив нее. Когда он спросил о Пинеро, она помолчала с ошеломленным видом, а потом вызывающим, нервным голосом сказала:
– Мне наплевать, какого рода бумажками вы тут размахиваете; я не намерена говорить о нем. – Она затянулась, но неглубоко и выпустила сизоватый клуб дыма. – А почему, собственно, вас интересует Пинеро?
– Я веду внутреннее расследование. Если вы располагаете сведениями о его противозаконных действиях, сейчас самое время все рассказать.
– Противозаконные действия! – Донна презрительно фыркнула. – Как вы на меня вышли? Бобби Боргезе напел, да? Вот сукин сын! – Она бессильно откинулась на подушку, прижала руку ко лбу. – О черт! – Овладев собой, она погасила сигарету в пепельнице. – Я не буду говорить о Пинеро.
– А если я скажу, что мы подозреваем Пинеро в убийстве молодой девушки, вы удивитесь?
Донна отвернула лицо чуть в сторону, потерла ладонью шею. Она молчала, но ничто в ее облике не свидетельствовало об удивлении.
– Скоро все выяснится, – сказал Демпси. – Чем раньше мы возьмем Пинеро, тем лучше будет для людей, которых он запутал.
Никакой реакции.
– Чем дольше он остается на свободе, тем больше вероятности, что, узнав про расследование, он начнет прятать концы в воду.
Донна закурила следующую сигарету.
– Я слышал, у вас есть ребенок, – сказал Демпси. – Пинеро знает о нем?
Она метнула на него злобный взгляд.
– При чем здесь ребенок?
– Вам не меня нужно бояться. Скоро Пинеро обо всем доложат. Он сам все узнает.
Держа сигарету между указательным и средним пальцами, Донна яростно потерла правую кисть ребром левой ладони; ее взгляд блуждал по комнате.
– Обо мне рассказал этот жирный ублюдок, Боргезе?
– Я говорил с ним.
– Господи! Стоит только Бобби открыть рот… Черт! – Она медленно потрясла низко опущенной головой, словно испуганная видом своих коленей. – Ну ладно, я расскажу вам кое-что. Но я не собираюсь давать никаких показаний и сразу после нашего разговора свалю отсюда. – Подбородок у нее задрожал. – Только прижмите Пинеро.
– Мы всех прижимаем за убийство.
Глаза Донны наполнились слезами.
