Да, лохонулся. Но в остальном–то вел себя не подкопаться.
Мы вдвоем сидим за столом, пьем чай. Юля умывается, о чем свидетельствует звук льющейся воды из ванной.
Поглядываем друг на друга.
– Как дела? – спрашиваю я. – На рыбалку не собираетесь?
Тот момент мог бы перерасти в шутку и стать поводом для подколок. Но не перерос и не стал. Потому что Виктор Арсеньевич — душнила.
Лицо тестя вытягивается. Я откидываюсь на спинку диванчика.
– А что, хочешь поехать? Неужели перестал бояться меня?
– Да, хочу. Почему нет? В прошлый раз было круто.
– Я подумаю.
– А подумайте.
– Так–то смысл тебя брать, ты нихрена не умеешь. Ни на что не способен. Обуза во всем.
– С той поездки я всему научился, – выпаливаю с энтузиазмом. И улыбаюсь пошире.
Мой пульс частит. Глаза тестя наливаются кровью. Я застываю. Потом открываю рот и произношу:
– И презервативы всегда с собой.
Юля заходит в кухню.
– Пошел нахуй отсюда, – говорит Виктор Арсеньевич.
– Ага, понял, – говорю я, вставая из–за стола и иду к выходу.
Хватаю Юлю за руку и тащу за собой. В коридоре прижимаю к стене и быстро целую в губы. Целую–целую.
Она меня отпихивает, вытирает рот. И цыкает.
– Уймись! Спятил?! Что опять у вас случилось?! – шипит раздраженно. – Почему папа опять ни жив ни мертв?! На две минуты вас оставила.
– Понятия не имею. Рай, я полетел. На телефоне. Завтра увидимся?
– Да.
– Люблю тебя. Люблю до смерти, – выпаливаю ей на ухо. – Сдохну однажды, так сильно люблю. Птичка моя райская.
Юля улыбается и аж светится вся.
Улыбаюсь широко в ответ. Чмокаю ее в нос и выбегаю на лестничную площадку. Сбегаю вниз. Без машины совсем беда–беда. Павел обещал одолжить свою на днях.
На телефон падает сообщение от Захара. Я открываю фотографию, рассматриваю. Аж с шага сбиваюсь.
«Вау. Сука. Красивая какая», – пишу.
«Малышка огонь. На завтра назначаю свидание?»
Меня же Юля будет ждать. Нужна тачка. Нужна–нужна. Иначе я ничего не успею.
«Давай на поздний вечер».
Глава 11
Спросонья телефон нащупываю, смотрю на время — два часа ночи. Новых сообщений нет.
Откидываюсь на подушки и прислушиваюсь к ощущениям. Вдох–выдох. Да, чувствую себя значительно лучше. Даже не верится, что каких–то двенадцать часов назад помирала, свернувшись калачиком. Едва слезы в глазах сдерживала.
Матвей... Подумав о нем, улыбаюсь. Веду ладонью по простыни, утыкаюсь носом в подушку, пытаясь его запах поймать. Пульс разгоняется. Я губы облизываю и вздыхаю. Надеюсь, мы сегодня увидимся.
Некоторое время уснуть пытаюсь, но никак не выходит.
Жажда мучает. Ворочаюсь с бока на бок, после чего поднимаюсь и, накинув халатик, на цыпочках выхожу в коридор. В кабинете горит свет, что вовсе не удивительно — папа часто работает ночами. Живет будто в другом часовом поясе. Мы давно к этому привыкли.
Боясь отвлечь, я крадусь в кухню на цыпочках. Но услышав голоса, останавливаюсь. Нервные голоса, резковатые.
Мама с папой о чем–то спорят? Ругаются? Это такая редкость, что я невольно пугаюсь.
Ведомая порывом, я осторожно подхожу ближе к двери и прислушиваюсь, стараясь разобрать смысл фраз.
– Да тише ты! Что кричишь, – шикает мама. – Разбудишь Юлю!
– Не могу я так, – говорит отец на тон ниже. – В смысле быть терпеливее? Куда терпеливее, Свет?!
– Вить... Мы же столько раз обсуждали эту тему, – торопливо шепчет мама. – Просто оставь их в покое, либо перерастут свои проблемы, либо сами разбегутся.
– Я даже видеть его не могу. Смотреть на него. Разговаривать с ним.
Я губу прикусываю и глаза опускаю, прекрасно понимая, о ком речь.
Снова о нем. О моем Домике.
– Чего ты хочешь добиться? Чтобы Юля из дома ушла за ним? Как в тот раз, когда мы сутки ее найти не могли?!
– Не напоминай! – рявкает папа.
Я втягиваю голову в плечи. Однажды я жутко поссорилась со своими, собрала рюкзак. Мы с Домом сбежали и прятались у его знакомого на даче, не отвечали на телефон. А когда я вернулась домой, у родителей такие глаза испуганные были... никогда не забуду. Больше я так не делаю.
– Пока она сама в нем не разочаруется, это не прекратится, – говорит мама мягче, ласковее. – Вить, просто будь на ступеньку выше. Они же дети.
– Дети? Ты его видела? Шкаф выше меня ростом. Это два года назад я мог на него рявкнуть. А сейчас? Он физически сильнее, понимает это и открыто демонстрирует. Дети, мать их! В каком он месте ребенок?
– Витя...
– Он трахает мою дочь. Я не могу с этим смириться.
Мама тихо смеется.
– А сам ты в девятнадцать лет никого не трахал?
– Прекрати. И вообще ничего смешного! Заявляется к нам, когда вздумается, ведет себя, как хозяин.
– Да что он сегодня сказал–то такого, что ты снова взбесился?
Папа громко демонстративно вздыхает. Я головой качаю и закрываю лицо ладонями.
– Если ты будешь препятствовать, они возьмут и съедутся, Вить.
– О нет, я против. Только через мой труп.
– Так ей восемнадцать. Кто тебя спрашивать будет? Паспорт возьмет и ручкой помашет.
– А кушать что будут? Съедутся они! Юля учебу бросит и работать пойдет? Полы мыть? Он санитаром щас утки моет, она поломойкой устроится. Отличная семья выйдет. А потом, в двадцать пять лет, Юля наша отличница останется без образования, разведенкой с детьми на руках!
– Вить...
– А так и будет. Если мы на самотек пустим. Как она связалась с этим Адоматисом, всё стало плохо. У меня была маленькая моя любимая дочурка. Добрая, жизнерадостная! В итоге экзамены завалила, в мед не прошла. Из–за кого? Кто торчал у нас весь одиннадцатый класс?
– Они же занимались.
– Занимались. Она ему объясняла всё, что он не знал. Время на это тратила. Личный бесплатный репетитор! В итоге гаденыш сдал и поступил, а Юля? И сейчас ситуация повторяется. Я каждую сессию жду, что провалится она. Моя дочь поет, танцует, рисует. Она талантливая славная девочка! Но все эти замечательные увлечения уходят на второй план, когда в голове любовь. Любовь–любовная! И самое страшное, что в этой голове не остается места для учебы! Павлу конечно, удобно, что Матвей у нас постоянно. А нам каково? Хоть раз его бабушка позвонил и спросила, не надоел ли он нам?!
