Ясное дело, что он пытался дать понять, что не хочет говорить, но Люба аж прыснула от такого ответа. Для своих лет Ар вел себя даже слишком по-детски, будто бы подростка запихнули во взрослое тело и наказали никому не попасться на обмане. Тем смешнее было то, что ее, взрослую женщину, запихнули, кажется, в тело подростка — даже передние зубы, что она то и дело трогала кончиком языка, еще все были ребристые, “заборчиком”.
Чтобы не травмировать и дальше уставшие ноги, он нес ее на спине. Для него такая ноша, кажется, не была чем-то особо тяжелым или даже непривычным, а Люба могла немного отдохнуть и, наконец, как следует подумать.
— Ну, смотри. Вот тебе сколько за меня заплатят?
— Не знаю. Много. — буркнул Ар.
— Много — это сколько?
— Я не темилец, я не считаю деньги, которых у меня нет.
Люба присвистнула. Случай интереснейший.
— Сам говорил о том, что тебе только оплата и нужна, а теперь даже прикинуть мою цену не можешь? Ну ладно, ладно, погоди. Вот ты меня вернешь, получишь награду, а дальше что?
— На Эрцилль. Или на Темиль. Или Мельхию.
— Ого, сколько ты слов знаешь, — ухмыльнулась Люба. — Так-так, хорошо. Получил денег, уехал… А дальше?
Ар что-то бессвязно проворчал, шумно фыркнул. Внятного ответа у него не было, да и выдумывать его он не хотел.
— А вот ты представь: ты меня героически притаскиваешь в отчий дом, с порога заявляешь, мол: “Я вашу дочь спас от десяти”... Как ты сказал, гухов?
— Ага.
— От десяти, нет, пятнадцати гухов! Ну, мои дорогие родственнички, разумеется, обомлеют от такой цифры. Они-то про один-два гуха думали, небось, максимум три, а тут аж пятнадцать!
Ар, мотнув головой, невольно ухмыльнулся под маской. Фарс и ерунда, но сказанные настолько театрально и беспечно, что это было даже забавно.
— И я, бросаясь в объятья дорого папаши… Или кто там у меня, говорю: “Вот он, рыцарь мой, защитник!”. Ну, и как думаешь? Сразу же у тебя появляется цель, появляется свет в конце тоннеля! А всего-то надо не быть занозой в гухе и поговорить со мной.
— Так, — от последних слов мужчина вдруг помрачнел, выгнулся назад, заставляя Любу слезть. — Сама пойдешь. Надоела.
Девушка зашипела, переступая с ноги на ногу. Что-то было не так с этой землей, это и без детального исследования было ясно, но что — сказать она не могла. И теперь, как назло, ее длинный язык привел ее к тому, что это “что-то” ей приходилось ощущать на себе. А кардиец все шел, не замедляя шаг, и ей оставалось лишь бежать вслед за ним, приговаривая:
— Ну Ар, ты чего? Погоди ж ты..!
Он все продирался сквозь высокие заросли, тяжело топая ногами и что-то тихо про себя проговаривая. Терпеть настоящую занозу больше не было сил, и он лишь бросил напоследок:
— Окаль — хлеб бедняков, жизнь тагацита. Пришли.
