заусениц.
— Т-так… — стуча зубами, обратилась она к спутнику. — Ты — Ар, да?
— Ага. — коротко буркнул в ответ кардиец.
Обстановка для знакомства была, мягко говоря, странноватая. Пришлось остановиться на привал за холмами, сделав крюк, не уходя в поля, куда изначально кардиец тащил изможденную девушку. Нужно было обсохнуть и передохнуть, прежде чем двинуться дальше, и теперь это понимал даже он.
— А что это значит? Ну, твое имя, — большие, янтарные глаза бесстыдно пялились на вытянутое, жилистое тело, туго обтянутые сероватой кожей мышцы. Обстановка была неловкой именно потому, что всю одежду после реки нужно было просушить.
— “Десять”. — все так же нехотя отвечал он.
— Десять? Как…
— Прекращай, — грубо оборвал ее на полуслове мужчина, проверяя, высохла ли подвешенная над небольшим костром рубаха. — Надо будет — спросишь у своего учителя, или кто там у тебя. Я не собираюсь тратить время на разговоры с избалованной белоручкой, и тебе советую не тратить время и силы на меня. Уяснила?
От такого внезапного, однозначного отказа, Люба даже немного опешила. Еще несколько секунд она могла лишь удивленно хлопать густыми ресницами, уставившись на кардийца, а затем, резко встав и схватив плащ с веревки, натянутой над костром, укуталась в него и возмущенно воскликнула:
— Вот поэтому тебя, засранца, и выгнали! — оскорбление пришлось взять из русского языка, память никак не хотела подкидывать нечто похожее из местного лексикона. — Посмотрите-ка на меня, я крутой, как яйца, молчаливый и загадочный. Дурак ты, Ар, и ведешь себя как подросток в трудном возрасте.
Кардиец снял маску. Лицо перечеркнула кривая линия улыбки, обнажились острые зубы. Он тихо посмеивался, и от этого у самых уголков глаз стали глубже лучистые морщинки. Облизнув сухие губы, он негромко добавил:
— Проворачивали б тебя, взрослую, уже на десятом гухе, если б не была такая ценная. Не думай о себе слишком много, а обо мне — тем более. Отведу тебя к Кольцу, мне за тебя заплатят местные богатеи, а там ты уже перестанешь быть моей проблемой. Все.
Крохотный огонек догорал, трещали последние брошенные в очаг ветки. Вскоре, когда солнце уже стояло в зените, остался лишь белый, холодный пепел.
***
До полей добрались чуть меньше, чем за час. Идти все еще было тяжело, не было обуви, а плотная тропинка превратилась в мягкую землю, которая, как ни странно, для стоп была куда хуже даже острых камней. Здесь, среди высоких зарослей неизвестного Любе растения, каждый шаг отдавался огнем в разодранных стопах, земля была едкая, будто бы пыталась поглотить девушку живьем.
— А это что за растение? — несмотря на обиду и сказанное ранее, она никак не могла успокоиться. Все вокруг было для нее новым, интересным, а единственным проводником в этот мир для нее оставался кардиец.
— Окаль.
— А что такое окаль?
— Это растение.
— Какое?
— Такое.
