она есть.
— Но, тогда как воспрепятствовать всему этому? Остановить обряд?
Священник на секунду задумался, потом ответил:
— Никак. Обряд неизбежно будет совершен, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра.
— Но как же Бог все это не остановит?
— А почему Он должен что-то останавливать? Не есть ли возможность остановить право нашего выбора? Столетиями длится история Друни, сменилось множество покалений, но никто не преодолел соблазна остановиться.
На это Лявон ничего не ответил, он попрощался и вышел на улицу, где его ждал холодный ветер и копна листьев в лицо. На следующий день, утром, Смуткевич пришел в управление и начал свой день с просмотра картотеки жителей города. Он обращал внимание на имена. Ночью, когда дома он пытался уснуть, обдумывая сказанное двумя представителями разной одинаковой веры, ему вспомнилось, что в классе у них были ребята со странными именами, как их называли друньскими. Они были смешными на слух, и одноклассники вечно подсмеивались над их носителями. В его классе было два парня с такими именами: Камунаки и Пероно.
У него ушло два дня и две ночи на просмотр списков горожан, он выявил 60 человек с необычными друньскими именами. День и ночь отсыпался, потом с необыкновенной энергией стал обходить всех 60, надеясь зацепиться хоть за что-то. Долгое время это ничего не давало. На вопрос, слышали что-либо об убийствах, отвечали почти все одно и то же: конечно слышали. Еще бы не слышать — об этом судачил весь город, но знать что-либо о них не знали. Однако больше расспрашивал людей об их семьях, родственниках, знакомых, говорил об истории города. Отвечали большей частью неохотно, по поводу исторических интерпретаций (а Смуткевич приводил всегда вариант монахов), никто не возражал, ссылаясь на то, что не сведущ в этом вопросе и только один старик Тамоний Любавич обмолвился, что в этом больше осведомлен Гумий. Обмолвился и замолчал, как будто испугавшись, что сболтнул лишнего. И на все требования инспектора ответить кто такой Гумий отнекивался. Лявон просмотрел свой список, в нем оказался только один человек с таким именем — Гумий Столярчук. Конечно же Лявон сразу же вспомнил, что это муж их учительницы литературы Марии Петровны, его сразу же насторожил тот факт, что Тамоний сослался на Гумия как на некоего авторитета. Он проверил свою догадку осторожно порасспросив еще несколько человек на тот счет, кто может быть больше всего осведомлен в местных исторических преданиях, все указали на Гумия и Смуткевич отправился к нему. Разговор с ним никакого результата не принес. Гумий был любезен и вежлив, напоил Смуткевича чаем с коньяком, однако на все его вопросы отвечал уклончиво и неопределенно. А когда Лявон назвал его знатоком местной истории просто поднял его на смех, сказав, что он всего лишь читал книгу Карновского на этом его знания местной истории и ограничиваются. И все же Смуткевич установил наблюдение за Гумием. Агент действовал очень ловко, так, что осторожный и подозрительный Столярчук заметил слежку только на четвертый день. Этого времени хватило, чтобы понять: квартира Гумия своеобразный штаб для тех, кого монах Казимир называл «верными». Многие с кем беседовал Смуткевич побывали на Заводской улице, где жил Гумий, не один раз за четыре дня и сложилось впечатление, что они готовят какую-то операцию. Кроме того, удалось отследить двух посыльных, которые с какими-то поручениями отправлялись в Топилишки к местному старосте. На четвертый день инспектор снял агентов, так как их присутствие было замечено. Но собранной информации было вполне достаточно, чтобы подозревать Гумия в каких-то недобрых делах. Далее Смуткевич решил действовать сам и прежде всего найти в лесу жертвенник.
* * *
Кастусь вполне прилично устроился в доме, предназначенном для гостей Долины Семи Дев. На следующий день он забрал свои вещи из гостиницы и перенес в дом. Здесь было гораздо уютней и спокойней. Слуга приходил каждый день, приносил еду, накрывал на стол и прислуживал Карновскому. Жена слуги, пожилая, упитанная женщина, одетая всегда исключительно в черное платье и белый передник, приходила убирать в комнатах. На все попытки Карновского как-то оплатить труд слуг дома, те неизменно отвечали, что дом принадлежит хозяйке леса и плату следует вносить ей. Кастусь помнил, что хозяйкой леса крестьяне называли Друнекене. Немного освоившись в доме, примерно на третий день своей жизни в нем, Кастусь пригласил Адель в гости. Сделал он это через слугу дома, который обещал попросить старосту послать гонца в Топилишки. К концу дня посыльный вернулся и сообщил, что Аделька завтра утром будет писать этюды в долине и обязательно зайдет в гости к Карновскому. Вечером, этого же дня, когда Кастусь сидел у окна, пил ароматный чай с медом, задумчиво глядел на заходящее солнце и причудливые тени деревьев, в дом неожиданно вошел человек высокого роста, так что ему пришлось пригнуться, когда он входил, плотный, широкоплечий, на вид ему было лет 45, длинные седые усы свисали почти до подбородка, одет он был в белую до колен свитку, такую же белую рубаху с затейливым узором на воротнике и подпоясанную широким поясом, черные порты заправлены в сапоги, а голову покрывала соломенная шляпа, которую он снял и неловко держа в руках представился:
— Витайте, я местный староста, Якуб Копылович.
Карновский пригласил старосту к столу, тот как-то неловко сел на краешек стула, положил перед собой на стол свою шляпу и стал с любопытством рассматривать обстановку в доме. Молчание длилось минут пять, и это уже стало раздражать Кастуся, староста будто почувствовал это и наконец сказал:
— Не советую я вам здесь жить
— Это почему? — такая бесцеремонность несколько задела Карновского
Староста пожал плечами. Он встал, прошелся по столовой, заглядывая в окна и зачем то отодвигая занавески. Половицы под тяжестью его шагов скрипели.
— Вам не нужно здесь быть. — Еще раз повторил он свою фразу
— Это вы говорите мне как представитель власти? — спросил Кастусь
Гость как будто не ожидал такого поворота разговора.
— Нет, вовсе нет. Это скорее совет человека, который знает многие здешние обычаи, — он взял в руки свою шляпу. — Видите ли, каждый, кто здесь останавливался обычно не очень хорошо заканчивал свою жизнь, точнее никто не знает, как он ее заканчивал, так как эти люди просто исчезали
— Бред какой-то! — возмутился Карновский
Но казалось староста даже не заметил его реплики
— А потом все менялось вокруг, — продолжил он свою мысль. — Уже не раз. Мы, живущие здесь, остаемся прежними, но все вокруг нас меняется. Так что уезжайте, мой вам совет
— Хорошо, я услышал его. —
