который, возможно, спас жизнь королеве во время первых родов, и лейб-медик короля Уильям Гарвей, открывший систему кровообращения.
Многочисленные лорды и джентльмены, которые полагали, что они тоже занимаются научными исследованиями, также пытались добиться покровительства двора, частично и потому, что лелеяли надежду получить патент за свои изобретения. Лорду Герберту Чербери выделили комнаты в королевском дворце, чтобы облегчить ему доступ к документам, которые были необходимы ему для составления жизнеописания Генриха VIII. В перерывах между историческими занятиями он постоянно пытался привлечь внимание короля к своим различным «практичным» изобретениям, чего только стоила его плавающая купальня, которую он предполагал установить на Темзе. Талантливый Эдвард Сомерсет, сын старого графа Вустера, посвятил всего себя водным насосам и гидравлическим лифтам, которые предназначались для замка его отца в Раглане на валлийской границе. Когда занятия привели его в Уайтхолл, он получил поддержку короля. Сэр Фрэнсис Кинастон, придворный и поэт, получил одобрение у короля, когда решил организовать школу для молодых дворян, но не встретил понимания, когда предложил королю новый тип печей для военных кораблей. Чарльз Кавендиш, брат графа Ньюкасла, математик-любитель, который переписывался со многими иностранными учеными, несомненно, заручился согласием короля, когда неоднократно пытался убедить французского математика Клода Мидоржа и французского философа Рене Декарта переехать на постоянное жительство в мирную Англию.
Отличительными чертами английского двора были строгое соблюдение этикета, изысканные манеры и просвещенность. Это было также пристанище красоты. Благородных дам с завитыми локонами и припудренными лицами, одетых в шелковые платья различных цветов – жемчужно-белого, бледно-шафранового и розово-оранжевого, небесно-голубого и салатового, запечатлел на своих полотнах Ван Дейк. Это Люси Хей, графиня Карлайл, придворная дама, красивая и самоуверенная; это меланхоличная леди Энн Карр; это леди Мэри Вильерс, изображенная в виде святой Агнессы с ягненком и пальмовой ветвью.
Над всем этим придворным сообществом стоял король. Замкнутый по характеру, он еще больше сторонился людей из-за небольшого заикания, поэтому ограничивался лишь официальными контактами с людьми, свободно он чувствовал себя только в домашнем кругу. Даже друзей держал на расстоянии, но общался с ними регулярно и был учтивым, они прекрасно понимали эту его манеру поведения, а тем, кто сам не был лишен формальности, это даже нравилось. Он был постоянен в своих действиях и предсказуем – если кого не любил, то так и продолжал не любить; твердо придерживался своих мнений и был верен друзьям, даже когда мнения оказывались ошибочными, а друзья – ненадежными. И был полон решимости исполнять свой королевский долг.
Карл был столь же прекрасным знатоком лошадей, как и живописи. В лице сэра Джона Фенвика из Уоллингтона король имел замечательного инструктора верховой езды и опытного конезаводчика. Он разводил лучших скаковых лошадей в Англии, которые были известны во всем мире. Ловкий и легкого сложения, он был хорошим наездником. Охота была его страстью, в этом он был похож на отца, но, в отличие от него, он прочно держался в седле. Все чисто человеческое было исключено из его общественной жизни, и практически вся его жизнь протекала на виду у общества. Однажды на охоте с ним случился несчастный случай, и это могло грозить драматическими последствиями. На полном скаку его конь провалился в болото, и топь сразу же поглотила животное. Седок едва спасся, ему вовремя успели помочь слуги. Он сохранил полное спокойствие, сменил мокрое платье, сел на другую лошадь и продолжил охоту.
Но хотя король постоянно переезжал из дворца во дворец, на что обратили внимание иностранные послы, он не знал достаточно хорошо своего народа и был иностранцем для большей его части. В своих путешествиях он использовал один и тот же маршрут. Он охотился в Нью-Форесте и посещал остров Уайт, часто присутствовал на скачках в Ньюмаркете или гостил у графа Пембрука в Уилтон-Хаус. Его принимали в университете Оксфорда, и он прекрасно знал долину Темзы и свои парки, где водились олени, в Виндзоре, Ричмонде, Оутлэндсе и Теобальдсе. Один раз он совершил путешествие в Шотландию и обратно, видел пустоши Линкольншира, поднялся по 270 ступеням башни Йоркского собора, чтобы насладиться видом окрестностей, проехал мимо угольных шахт Дарема, через вересковые пустоши Нортумбрии и Лотианские холмы. Он играл в гольф на дюнах в Лейте, сумел добраться до Перта и Брикина, но, в отличие от своих предков, не охотился на оленей вместе с шотландцами из горных кланов. Никогда не бывал в Уэльсе. Ни разу не посетил Ирландию. Он инспектировал свои военные корабли в Чатеме и Грейвзенде и наблюдал из окна скромной летней резиденции, построенной им для королевы в Гринвиче, за тем, как парусники плыли через широкий эстуарий Темзы в Лондон. Но не знал названия морских портов своего королевства и фамилий моряков и купцов, трудом которых было во многом обеспечено процветание его государства. За столом Совета или в неформальной обстановке во время разговора в холлах или гостиных его дворцов он решал большое количество технических вопросов налогообложения, развития промышленности, мануфактур и судоходства, регулирования торговли и улаживал конфликты между своими подданными. Во время этих обсуждений узнал для себя много нового о производстве соли, мыла, булавок и бобровых шляп, о торговле сукнами, об импорте вина, ловле сельди, промысле устриц, о лесах, шахтах, литейном деле и стекольном производстве.
Доклады, которые Совет получал регулярно от мировых судей, информировали короля, если он хотел об этом знать, об общем состоянии страны, о росте или снижении числа бродяг, об организации обучения детей, сирот и облегчении участи бедняков-рабочих.
Король считал своим священным долгом заботиться о вверенном ему Богом народе. Но это сочеталось с его полным нежеланием прислушиваться к мнению этого народа, и он старался избегать с ним близости. Возможно, только на Пасху и на День святого Михаила король для излечения золотухи мог позволить больным простолюдинам приблизиться к себе и одним прикосновением вылечить ее. Но даже в таком случае каждый больной, жаждавший исцеления, должен был, прежде чем пройти через дворцовые ворота, представить свидетельство, подписанное приходским священником, церковным старостой и мировым судьей.
У короля не было того горького опыта, который пережил его отец, будучи еще молодым человеком. Он никогда не сталкивался с наглыми оппонентами лицом к лицу и не переживал жестокого поражения. Ни разу не встречался с опасностью, которая грозила бы всей нации и которая заставила бы его выйти в народ и разделить с ним его беды. В то время он был не только самым формальным правителем, но и самым одиноким и замкнутым в себе среди европейских королей.
Менее добродетельные монархи спасались от формальностей
