Через неделю на восточное побережье уйдет судно гидрографии и отвезет меня на маяк острова Карагинского.
— Мы можем достать три рубля на «Олюторке». Нужно только сходить на «Олюторку», и у нас будут три рубля.
— Пойдем на «Олюторку», Великий, и вытрусим из этих жмотов наши три рубля. Ты знаешь много свежих анекдотов и сказочек. Не забудь рассказать о том, как ты кричал в магаданском вытрезвителе: «Моряк не пьяница, он просто догоняет береговых!»
— Еще я напомню о том, как покойная «Башкирнефть» входила задним ходом в Авачинскую губу, а погранцы с берега требовали объяснить наши действия. Потом расскажу, какую драку я видел во владивостокском «Золотом Роге».
— И как ваша дневальная стояла на руле, когда в десятибалльный шторм все, вплоть до капитана, укачались вусмерть.
— А под конец я добью их бухтой Провидения, где меня раздели до трусов и я ночью по закоулкам пробирался на судно. Меня тогда заметила портовая охрана и стреляла в воздух.
— Еще полгода назад никакой стрельбы в бухте Провидения не было, Точило? Полгода спустя ты начнешь рассказывать, что тебя обстреливали из минометов и глушили глубинными бомбами, когда ты плыл стилем «кроль» к родному трапу. Про стрельбу лучше не надо.
— Тогда не надо. А может, и стреляли, но не в меня, и не в бухте Провидения. Я уже и забыл, с кем и где это было.
— Великий, — говорил я, — я люблю тебя, потому что ты бессребреник, пьяница, врун и добрая душа. Скоро меня тут не станет. Камчатские бородатые боги отвернулись от меня, и я прощаюсь с гордыми кораблями, прощаюсь с морем моряков и прощаюсь с тобой, мой драгоценный Точило. Ты останешься, и скоро тебе дадут какую-нибудь старую коробку с паровым двигателем и изношенными бортами, и ты будешь точить на ней нормальные болты и гайки; будешь шататься вместе с ней по «голубым линиям» и по камчатскому побережью, потому что дальше тебя и не пустят. Ты будешь жениться в каждом порту, и от тебя будут уходить женщины. Ты будешь драться один против толпы за какую-нибудь незнакомую девчонку, драться просто так, как в «Золотом Роге». Тебе будут доставаться синяки, будут лепить выговоры, будут смеяться над тобой моряки и ходить о тебе легенды. А ты… ты будешь оставаться постоянным в своей глупой доброте и нелепой доверчивости. Ты остаешься, я ухожу и — о, как я тебе завидую!
Мы сидели на лавочке у «Бич Холла», в котором жили когда-нибудь все камчатские моряки торгового флота, а перед нами расстилался дымный пейзаж Авачинского залива. Точило угощал меня водкой, купленной в счет будущей свадьбы, — в дружбе он тоже был постоянен.
Великий молча плакал скупыми мужскими слезами. Он тихо сидел, подперев подбородок ладонью, слушал меня и плакал.
Я смотрел сверху на нагромождение гор, вулканов, домов, мачт и портальных кранов и думал, что из всех городов, в которых я бывал, когда после армии отправился бродить по белу свету, меня приняла только вольная, ласковая Находка. Но и там я не удержался, и меня опять сорвало и потащило дальше.
Теперь попытаюсь осесть на Камчатке, и вот ухожу в Управление гидрографии работать на маяке Карагинском.
— О чем ты плачешь, мой драгоценный Великий Точило?
— Птичку жалко, — сказал Точило и не мог ответить иначе, потому что учился мужественно скрывать свои слабости. Он все понимал, всех жалел и никому не мог помочь, потому что все портила его несусветная нелепая доброта.
Я клялся ему тогда страшной своей клятвой, клялся пароходной трубой, что пройдет время, я сумею пройти медкомиссию, вернусь в море и буду ходить по нему на больших белых кораблях. Точило сидел, подперев подбородок ладонью, слушал меня, верил мне и плакал скупыми мужскими слезами.
…Вот тут удачная точка съемки: будет видно и ручей, и щель выхода, и солнечный кусочек с пляжем и морем. Аппарат нужно настроить дважды на этот солнечный кусочек, а потом на затемненный овраг с ручьем и зеленой крышей над ними и продублировать снимки. Нужно будет потом спуститься вниз и снять оттуда.
Я встал, и тут бомба качнулась. Я не успел ничего подумать, просто куда-то упал и покатился, но застрял в извивающихся по склону корнях. Сильно заболела ступня.
Вулканическое яйцо, вывалившись из своего насиженного гнезда, прокатилось в метре от меня. Оно набрало скорость и с гулким шумом ухнуло в ручей. По склону медленно сыпалась мелкая галька и глина.
Я висел на корешках и думал про свои падения. И все на бережках да на склонах. Как это говорил Козьма Прутков: «Не ходи по косогору, сапоги стопчешь»?
Теперь придется осторожно сползти вниз, не наступая на больную ногу, вырезать крепкую палку и тащиться до Березовой на трех. Нужно отыскать альбом — хорошо, если он не попал в воду. Еще повезло, что цел аппарат. А растяжение я заработал недурное. По-мелочному подгадили камчатские бородатые боги.
Альбом не намок, зацепился за ветки, только выпали два рисунка. Палка выдержит. Вот теперь тихонько выползем на отлив, перекурим да и ринемся домой.
…Я клятвопреступник. Я могу вернуться в море на белые корабли, но уже не хочу этого, потому что изменился. И напрасно станет ждать меня Великий Точило. А может, он и не ждет уже, ведь он наверняка изменился тоже, и это будет самое печальное во всей этой истории…
Был сильный отлив, поэтому я перешел устье Березовой без особых мучений. И только когда я уже брел по колее, заметил над березняком дым костра. За березняком, в той стороне, где кочкарник, бродили две оседланные лошади.
Только конницы тебе и не хватало. А ты ковылял, как хромой кузнечик, целых десять километров, когда вот стоят две лошади, да еще и под седлами. Не могли они прийти попастись туда, в распадок? Заблудились бы и пришли, черт бы их побрал!
А где же всадники?
8
— Здравствуйте, — сказал я. — С приездом тебя, Карина.
— Спасибо, — сказала Карина и встала с бревна.
Зоя только глазами повела в мою сторону.
— Добрый вечер, Валентин. А я все ломала голову, тот ли Валентин или не тот.
— Тот самый, с градусником, — сказал я. — Давно вы тут сидите?
— Мы приехали с час назад. Тебя не было, но вещи все оставались в твоей палатке, вот мы и подумали, что ты отлучился ненадолго. На всякий случай покричали, походили поблизости, а потом сели пить чай. Ты не в обиде?
— Ну что ты, Карина.
— А ты хромаешь, Валя?
— Ходил по
