рацион нежданной гостьи. Вслед за ними, немного погодя, двинулась и женская часть, горестно вздыхая и сочувствуя кормящей матери, попавшей в трудные условия. Проводив взглядом последних из доброхотов, Митрич еще раз проверил, как себя чувствует Мария Потаповна и, убедившись, что она уже начала успокаиваться, стал подниматься на свое невысокое крылечко. Стучать не стал. Пошарив по карманам, достал ключ на брелке в виде патрона и отпер дверь. В прихожей, предполагая, что жена сегодня будет не в духе от его выходки, стараясь не производить лишнего шума, разулся и разделся. Пытаясь придать своему виду немного благообразия, перед зеркалом прилизал на обе стороны редкие и клочковатые свои седины и вошел бочком на кухню, где за столом восседала хмурая Серафима Фроловна.
— А, Фимушка?! — делая удивленное лицо, козлом проблеял он. — Пришла уже?! Ну, вот и славненько! Как роды прошли? Ксения-то благополучно ли от бремени разрешилась?
— Благополучно, — буркнула супруга, не желая вдаваться в подробности, и привычно повела носом в сторону благоверного. Учуяв знакомый запах, привычно скривила недовольную гримасу. Его Величество опасалось, что верноподданная Фимушка (как ласково называл он ее в минуты хорошего настроения) прямо с порога начнет орать на своего монарха, по привычке уперев руки в крутые бока, но вот же странное дело, ничего такого не происходило.
— Садись есть, — хмуро предложила она, вставая с табуретки и направляясь к электроплите, на которой стояла кастрюля с борщем.
— Это хорошая идея! — обрадовано воскликнул он, хотя на его душе кошки уже не то что скреблись, а вовсю царапались. «Это что же это, значить, намечается? — недоумевал он про себя. — Если она с порога не кинулась, то, стало быть, злости еще не накопила в достаточном количестве, что ли? Охти ж, мне, несчастному». Он уже стал прилаживаться к столу, но жена, не оборачиваясь от плиты, повелительным тоном оборвала его намерения:
— Кво вазис, инфекция (что в переводе с божественной латыни должно было означать: куда прешь, зараза)? Иди руки хоть сначала вымой! Учишь, тебя учишь всю жизнь, а все без толку. Телевизор вон, с утра до ночи талдычит, чтобы мыли руки после улицы, да маски носили. Где твоя маска?
— Да иду я, иду, не шуми, — не стал артачиться он, направляясь к рукомойнику. — А на счет маски, ты мать зря говоришь. В наших широтах никакой вирус-шмирус не приживается.
Поплескавшись больше для порядку, чем для мнимой гигиены, он опять уселся за стол, где его уже поджидала большая тарелка до краев наполненная исходящим ароматом свеклы и сметаны борщем. Жмурясь от вкусного запаха, Митрич придвинул к себе еще одну тарелку, на которой лежали крупно порезанные, как он всегда любил, ломти ржаного хлеба, который супруга всегда пекла сама, игнорируя хлебобулочные изделия местной мини-пекарни. Круто посолив, выбранную горбушку (хоть зубов и порядком недоставало, но он с детства любил горбушки и ничего не мог с этим поделать), поднес, уже было, ее ко рту, но спохватился:
— А ты что же, мать, сама-то не ешь? Чай оголодала весь день в больнице-то?
— Да я в амбулаторской столовой перехватила на скорую руку между ее схватками, — отмахнулась Фроловна, польщенная, тем не менее, мужниной заботой.
— Ну и как там оно? Как Ксюха мальцом-то разродилась?
— Да все, слава Богу. Роды, правда, тяжелые были. Никак не хотел головкой вперед идти. Они обычно к этому моменту уже сами принимают нужное положение, а энтот, то ли запутался, то ли просто заупрямился.
— Ну-ну, — сделал заинтересованное лицо полковник, на мгновенье даже переставший хлебать наваристый борщ.
— Пришлось соваться туда, да за левую пяточку его проворачивать, — улыбнулась супруга, вспоминая дневные перипетии.
— Ишь, ты, за левую! Да как там определишь-то, какая у него левая пятка, а какая правая? — покачал он головой, усмехаясь в бороду, с застрявшими в ней хлебными крошками.
— Так на то меня и позвали, что я специалист, а потому и должна разбираться в таких тонкостях, — не без гордости парировала она сомнения мужа.
— Да, кто сомневался то?! — вскинулся Митрич.
— Ты мне, старый, зубы-то не заговаривай. Я ведь все твои увертки за полвека вдоль и поперек изучила, — невесело покачала она головой. — Ты лучше скажи, что там у вас в верхах говорят про сегодняшнее? Наверняка ведь по вашим каналам что-то уже известно. А то, я как услыхала про это дело, утром еще, так у меня будто оборвалось все внутри.
«Слава Богу, кажется, пронесло над головой» — с облегчением подумал комендант, бодро работая ложкой в тарелке. Однако, принял серьезный вид, решив разом убить двух зайцев — отвести угрозу скандала из-за медведицы и уговорить жену хотя бы на временную эвакуацию.
— Ну, — начал он нарочито хмуря брови, — телевизор то наверное и сама смотрела, значит видела, что там и как.
— Да уж насмотрелась по всем каналам. Весь день показывают, — закивала Фроловна, соглашаясь. — А все ж таки может среди вас-то военных известно больше чем нам, раз генерала поставили начальником?
— С чего это ты взяла? У меня прямого телефона с Генштабом нет.
Но жена не обращая внимания на его реплику, продолжала изливать в пространство свои страхи:
— Нам от — людям простым чего ожидать от новых властей? Я ведь не за себя волнуюсь, мне уж семь десятков, я за детей да за внуков с правнуками переживаю. С бабами давеча в амбулатории разговаривала, так все бают, кто во что горазд. Одни говорят, что-де раз военные пришли к власти, то значит, порядок навести должны. Другие иное думают. Вроде того, что раз военные при власти, то и сама война недалече. Вот я вся в сомнениях и сижу тут одна, пока ты со своими медведями дружбу водишь, дурень старый.
— Насчет того, что война недалече, так она и так ходит вокруг нас, да около. Что оттуда, что отсюда, все равно все ракеты через нас полетят. География у нас такая, — проворчал он, раздумывая попросить еще добавки или воздержаться, перейдя к чаю, что остывал в огромной фарфоровой кружке, присланной в подарок внучкой на его семидесятилетие.
— Так делать-то нам что?! — требовательно воззрилась она на своего старика. — Зачем мне бежать? За сахаром или за мукой?
— За умом, дурында! — встопорщился он нежданно. — Ты еще те пятнадцать килограмм гречки не слопала, что по весне хапанула! Ни што, мыши помогут!
Серафима Фроловна уже совсем было ринулась в контратаку на Его плешивое Величество, но неожиданно для себя самой сдулась прямо на взлете. Хитрым своим бабьим умом смекнув, что в смутные и от того опасные времена негоже ссориться с человеком в
