разрешали играть только всяких там… поломоек.
Да-да-да, она сама видела.
Блондинки играют принцесс. Брюнетки — роковых любовниц. А девушки с коричневыми волосами драят им туфельки и приносят диадему — хотя охотнее расцарапали бы их красивые личики.
Маша вновь тяжело вздохнула.
Показалась тётка.
Но не с главного входа, а с другой стороны — должно быть, там и была кухня…
Не глядя по сторонам, она прошла на их сторону и скрылась за домиком Рамзеса.
Расстроилась, — решила Маша. — Ну точно из-за меня… Наябедничали ей, что я Бараша с краской пустила. А как мне было его не пустить, если там этот лез…
Но тут к воротам соседей подкатил совершенно чудовищных размеров внедорожник.
Был он тускло-серым, на громадных колёсах и совсем без окон.
Броневик — сразу определил бы Мишка Лавров, Машин одноклассник и большой друг. Но его тут не было, и подсказать Маше, что это за машина, никто не мог.
Из броневика посыпались фигурки солдат в чёрных касках и чёрных комбинезонах.
И наконец-то Маша была вознаграждена за всё. За долгие часы бдения у окна, за замёрзшие ноги и продутые уши — в правом до сих пор стреляло, но тётке об этом знать не обязательно…
На груди каждого солдата тяжело покачивался самый настоящий автомат.
Маша вдохнула воздуху, сколько могла, и замерла, стараясь запечатлеть в памяти каждое замечательное мгновение.
Солдаты поднялись на крыльцо и тоже исчезли в доме…
Внизу хлопнула дверь и Маша, забыв про испачканные колготки, которые собиралась бросить в стиралку, пока тётка у соседей, побежала ей навстречу.
Может, расщедрится и скажет, что делала у соседей и что это за солдаты?..
Но к огромному Машиному сожалению, схватив телефон, тётка вновь выскочила на крыльцо.
— Делай уроки, — крикнула она Маше на бегу и хлопнула дверью.
Маша поплелась к себе. По опыту знала: об уроках взрослые вспоминают, когда не хотят, чтобы дети путалась под ногами.
На следующее утро в школу она поднялась сама: продрыхла весь вечер и всю ночь, как убитая.
Не слышала, как уехал броневик, загрузив в своё тёмное нутро несколько длинных тусклых ящиков и множество пятнистых сумок, и увозя одетых в чёрное солдат.
Не слышала, как Сашхен вышел во двор, и там на него набросились оборотни. Не слышала даже выстрела.
А тётка всё говорила и говорила по телефону, куря одну сигарету за другой, и не обращая на соседский двор никакого внимания.
В школе вроде бы всё было по старому.
Только за партами зияло ещё одно незанятое место: Мишкино.
У Маши ёкнуло сердце: до последнего она надеялась, что Мишка просто забыл ей написать…
Но лучше всё по-порядку.
Вчера не пришла Светка.
Накануне, в понедельник, она карандаш двигала. Видать, перенапряглась.
Маша вспомнила: на прошлой неделе, после занятий по поиску, не явился в школу Вася Сидорчук, а до него — Маринка Живчик.
Что-то мне такая тенденция не нравится, — ещё тогда подумала Маша.
А сейчас припомнила вчерашний разговор с Мишкой…
* * *
— Где Лебединьская? — спросила она, усаживаясь за парту.
— Сказали, заболела, — Мишка был занят: играл на айфоне в трёхмерные шахматы, и на Машу даже не взглянул. — Скарлатина что-ли… — добавил он.
Маша сморщила носик: скарлатиной дети не болели уже много лет, она это точно знала, в детдоме всем ставили прививку в плечо.
И тогда Маша открыла тетрадку на последней странице и принялась писать.
Маринка не пришла после того, как показала на карте место, где по её мнению, находился хозяин носового платка…
Его принесла незнакомая тётенька с таким лицом, словно прямо перед школой её напоили уксусом.
Маша подумала ещё немножко.
Васька заболел через неделю. В прошлый четверг он расхаживал по классу, как именинник: смог угадать десять невидимых карт подряд. Незнакомый дядька в толстых стёклах его прилюдно хвалил, гладил по голове и шутил, что скоро он, а не дядька, будет возглавлять отдел сенсорного восприятия в институте.
Васька гордился до самого ухода домой. А на следующий день не пришел. Директриса сказала, что Вася переутомился вчера, и немного позанимается дома.
Ему все страшно завидовали: все знают, что «домашние занятия» — это почти что каникулы.
Получается: Маринка, Васька, Светка…
Маша ещё раз оглянулась на пустующий стул и незанятую половинку парты.
Надо ещё раз всё хорошенько обдумать.
— Вот что, — сказала она Мишке. — Задержимся после уроков. Посоветоваться надо.
— Не получится, — Мишка не отрывал взгляда от шахматной партии. — Директриса сказала, сегодня опять придут эти, из НИИ. Просила никого не расходиться.
— Тогда так, — быстро сориентировалась девочка. — Что бы они не предлагали делать — не старайся.
Мишка даже оторвался от игры.
— Да ты что, с ума сошла?..
В принципе, он мог бы вообще ничего не говорить.
Помочь дядям и тётям из НИИ — было делом чести для любого из тех, кто учился в Машиной школе. Кому это удавалось — становились героями. О них писали в стенгазете. А в конце учебного года вообще обещали дать медаль… Кто ж такой дурак, чтобы от медали отказаться?
Но слаще всего, конечно же, были восхищение и зависть одноклассников.
Только ради этого стоило помогать учёным чувачкам, как называл их за глаза Мишка…
Завистливые взгляды и всеобщее уважение на дороге не валяются.
Как Маша его понимала!
— Мишенька… — она сладко улыбнулась. — Что ты хочешь за то, чтобы сегодня победил кто-нибудь другой?
Сосед по парте глубоко задумался. Победа — это не шутки. Вчера он был на волосок от славы, и если б не выскочка-Светка…
— Кто-нибудь другой — это ты? — подозрительно уточнил он.
— Я, — покорно согласилась Маша. — Что поделать? Вот такая я тщеславная. Я же новенькая — хочу, чтобы мне все завидовали.
Этот аргумент Мишке показался достаточно весомым.
— Ладно, — вздохнул он с видимым усилием. — Отдаю сегодняшнюю победу тебе. Так уж и быть, бесплатно.
— Ты — настоящий друг, — выдохнула Маша. Она бы прижала Мишку к сердцу, но конечно же, не перед всем классом.
— Ладно-ладно, — отмахнулся Мишка, словно уже стоял на пьедестале почёта, а потом взял, да и уступил своё место Маше.
Ему было приятно.
Но когда, после уроков, их согнали в класс, а перед доской встал тот самый дядька в стёклах, после которого пропал Васька, Мишка не утерпел.
Дело обычно обстояло так: гость, перед всем честным народом, вкратце обрисовывал проблему. Показывал картинки, или предметы, или карту местности… И приглашал желающих поучаствовать в экспер-рименте выйти к нему.
В добровольцах недостатка не было: Маша и сама частенько ходила — интересно же, что получится.
Теплилась надежда, что Мишка пошел к очкастому для виду, а стараться не будет — как и обещал…
Но когда дядька вывесил на доску карту города, раздал всем участникам флажки и предложил воткнуть их туда, где, по их мнению, находится владелец вот этой расчёски…
— Ну не удержался я, извини, — каялся Мишка, получив от очкастого свою минуту славы. — Просто когда я прикоснулся к этой расчёске… Так ясно увидел картинку! А взрослых обманывать нельзя, — добавил он ученическим голосом. — У них важная работа, мы не имеем права вводить в за-блужде-ние учёных.
Маша со вздохом согласилась.
Так-то оно так. Но вот что будет дальше…
— Придёшь домой — напиши мне в телегу, — сказала она. — И вообще: пиши каждые полчаса.
— И когда обедать буду? — ужаснулся Мишка.
Покушать он любил. И очень не любил прерывать процесс питания.
— Даже ночью, — безжалостно отрубила Маша. — Ставь будильник и шли смайлик каждые полчаса, понял? И никаких мне прикладух! Ты меня и так сегодня подвёл.
Последнюю фразу она сказала специально, чтобы надавить на Мишкино чувство вины и заставить его исполнять требуемое самостоятельно. А не с помощью программы, которую Мишка мог составить за пять минут, между двумя бутербродами.
Вернувшись домой, первым делом она проверила телефон: от Мишки сообщений не было.
Как не было их и через час, и перед сном и даже ночью…
* * *
И вот сегодня, войдя в класс и обнаружив на Мишкином месте пустоту, Маша чуть не лопнула от злости.
Ладно, — кое-как приведя чувства в порядок, она делала вид, что
