class="p1">Когда мужчины растворяются в толпе, Уильям оборачивается, и на секунду я вижу его осунувшееся лицо. Он выглядит изможденным. Поверженным. И даже я не могу не пожалеть его.
Но тут он перехватывает мой взгляд, и я бросаюсь выполнять свои обязанности.
Теперь есть уже четыре вещи, о которых, надеюсь, он забудет и больше никогда не будет упоминать: страница моей рукописи, которую он вчера прочитал, моя реакция на предложение его бывшего коллеги (хотя тот и повел себя ужасно), мое опоздание и весь тот разговор о Грине.
Не знаю, почему я предполагала, что в Нью-Йорке он занимался элитарной художественной прозой.
Беру свои слова назад. Конечно знаю – потому что он сын миз Пеннингтон. Единственный сын. А для нее заниматься коммерческой прозой – это все равно что для Монтекки перепрыгнуть через забор и затусить с Капулетти. Вы же знаете, чем это закончилось для Ромео.
Если честно, мне было бы страшно сидеть на семейном ужине Пеннингтонов по случаю Дня благодарения.
Между тем подошло время автограф-сессии Освальда, на которой вся тяжелая работа досталась мне: я служила одновременно телохранителем, удерживающим людей в полуметре от этого антропофоба, и переводчиком, расшифровывающим бормотание писателя и жаргон его фанатов. Напряженный ритм этих двух часов спас меня от разговоров с боссом, и к тому времени, как я пожелала всего доброго последним пришедшим, Уильям уже исчез.
– Молодец, – говорит Лайла, гладя меня по голове. – Я думала, пятисот экземпляров им хватит.
– Ты недооцениваешь всю мощь правильного ухода за гортензиями, – отвечаю я и поворачиваюсь к кафедре. – Правда, Освальд? – Я хмурюсь. – Освальд?
Тот уныло смотрит на толпу, будто смирившись с приговором к казни на электрическом стуле.
– Ладненько, пойдем. – Я отхожу от Лайлы, беру Освальда за руку, успокаивающе похлопываю по ней, а потом протягиваю свободную руку себе за спину. – Ты отлично справился. Правда, Лайла?
Та энергично кивает и быстро надевает мне на плечо сумку.
– Поедем в отель.
Слегка придерживая Освальда за локоть, я петляю сквозь толпу в направлении двойных дверей. Как только мы оказываемся в вестибюле с высоким потолком, я его отпускаю. Вокруг нас уже не много людей. В основном все в выставочном зале или в конференц-залах на лекциях. Освальд в свою очередь оживляется, будто засохший цветок. Более того, он выглядит настолько хорошо, что я уже подумываю пригласить его напоследок выпить кофе прямо здесь, в кофейне, мимо которой мы идем, как вдруг замечаю в отдалении знакомую хрупкую фигурку. Каштановые волосы с парой сверкающих седых прядей. Синие туфли на низких толстых каблуках.
В этот момент время останавливается.
Я не могу решить, схватить ли мне Освальда за руку и потащить его в кофейню или оставить его и помчаться к ней. Или сбежать отсюда. Возможно, я вообще не хочу с ней встречаться.
Но, прежде чем я успеваю тщательно все обдумать, становится понятно, что мое тело уже приняло решение, потому что я снова беру Освальда за локоть и тороплюсь к двери. Клэр Донован стоит спиной к нам в небольшой очереди, собираясь сделать заказ. Мое тело – и догоняющий его разум – понимает, что если я потороплюсь, то смогу поймать Клэр, прежде чем она ускользнет.
– Вперед, – щебечу я, еще сильнее ускоряясь, пока мы бежим вниз по лестнице к выходу из здания. – Как я и говорила, Освальд, я была рада увидеться. Ты сегодня был просто великолепен. – Я открываю двери, и от налетевшего порыва ветра слезятся глаза. – Пожалуйста, поблагодари свою жену за то, что позволила нам тебя украсть.
– Мое пальто, – говорит Освальд, пытаясь снять его с руки и надеть.
– Зачем, если ты сейчас сядешь в уютное такси? – спрашиваю я, уже поднимая руку и делая сигнал машине, замедляющей ход у тротуара. Когда она останавливается, я открываю дверь и с широкой улыбкой раскрываю руки. – Я была так рада тебя видеть.
Он молча принимает мои объятия.
– Но мы собирались обсудить доклад о каналах продаж…
– Ах, это? Давай не будем сегодня об этом волноваться. Только не после такой триумфальной автограф-сессии. Я пришлю тебе всю информацию в письме в понедельник.
Его озадаченное выражение лица умилительно. Он как щенок, который смотрит на собственный хвост и недоумевает, почему тот его преследует. Но, когда я призывно хлопаю по открытой двери, он моргает и повинуется.
– Хорошего перелета! – кричу я, закрывая дверь. Я заставляю себя стоять на месте, пока такси с шумом отъезжает, считаю до пяти, не переставая улыбаться, а затем поворачиваюсь и бегу обратно вверх по лестнице.
Я громко стучу каблуками по мраморным полам пустого вестибюля. Это было ужасно негостеприимно. Я чересчур быстро спровадила Освальда. Но если уж кого и можно вот так вытолкать, а потом получить от него пятизвездочный отзыв, то только его.
А дело, ради которого я так поступила, очень важное.
Вернувшись к кофейне, я осматриваю очередь у кассы. В ней появились новые лица, и на одно страшное мгновение я решаю, что Клэр ушла.
Но потом замечаю ее у стойки с сахаром.
Она разрывает пакетик с медом, выливает содержимое себе в стаканчик, хмурясь, берет деревянную палочку и начинает размешивать.
Я замедляюсь. Почему она хмурится?
Наверное, сейчас не лучший момент.
Это правда не лучший момент. Она наверняка направляется на какую-нибудь важную и очень серьезную лекцию, на которой присутствует только литературная элита – представители самых крупных издательств. В ВИП-комнате. Да, в ВИП-комнате, о которой больше никто не знает и где в приглушенном освещении собираются лишь самые влиятельные профессионалы отрасли и обсуждают будущее нашей индустрии. Круг красных плюшевых диванов. Мерцающие настенные светильники. Официанты подают еду на серебряных подносах, потому что эти люди, определяющие будущее культуры и литературы целого мира, слишком заняты, чтобы думать о том, где им поужинать…
Тут Клэр будто чувствует на себе мой взгляд, оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.
Она моргает, но затем в ее взгляде вспыхивает узнавание. На смену хмурости приходит улыбка, и Клэр идет ко мне.
Вот и все. Теперь я связана по рукам и ногам.
Я следую ее примеру и направляюсь к ней.
– Саванна, – с теплотой в голосе произносит она. – Я как раз о тебе думала. – Она указывает на соседний столик. – У тебя есть минутка?
Я делаю паузу.
То есть заставляю себя сделать паузу.
Моя первая естественная реакция – перепрыгнуть ограждение, рвануть к ней, обнять ее колени. Но я вежливо киваю, надеясь, что это можно интерпретировать как нечто среднее между «А, это разве важно?» и «О боже, да! Да! ДА!».
– Конечно, я сейчас… возьму кофе и подойду, – говорю я как можно увереннее и непринужденнее, будто мы старые подруги, которые постоянно так делают. Будто я всегда пью кофе с главным редактором «Бэйрд Букс». Будто мы присылаем друг другу по ночам рецепты с «Пинтереста» с подписью: «Это идеальное блюдо для нашего бранча на следующей неделе».
Подумаешь. Всего-то.
Я всего лишь мечтала об этом моменте каждый день, начиная с прошлого января.
Я заказываю кофе и сажусь на стул напротив Клэр, которая как раз допивает свой чай. Когда она ставит стаканчик, я замечаю в ее глазах ту же приветливость и теплоту, что и в прошлом году, когда мы с ней стояли в длинной очереди и целый час болтали в ожидании встречи с Маргарет Этвуд. Мы оказались родственными душами: два редактора, которые любят одни и те же книги, а еще собак и кино. Когда она обронила, что работает с авторами любовных романов, я рассказала ей о своей рукописи. Сначала я не говорила, что она моя, и притворялась, будто это просто рукопись, которую я читаю. Но в итоге она задала мне прямой вопрос. А я ответила правду – что она моя. Что я работаю над ней с колледжа. Что мечтаю однажды увидеть ее на полках, где оказываются работы авторов, которых я опекаю. Ей настолько понравилась моя задумка, что мы обменялись визитками и она попросила прислать ей рукопись, когда та будет готова. Только взглянув на ее
