я ее купил, раз она теперь моя, не стану ее держать. Пусть уходит.
– Убить, – эхом отозвалось несколько голосов.
– Нельзя убивать, – сказал старик. – Ойгор дело говорит. Если девчонка принадлежит Тайге, нужно просто вернуть ее. Да подношение наутро в лес отнести. И вести себя тихо, пока не снимемся к лету в стан.
– Пойдешь? – спросил Ойгор, беря девушку за плечо. – Пойдешь домой?
– Не понимаю, – прошептала она.
Ойгор указал на нее, потом махнул рукой в сторону кедрача, возвышавшегося черной стеной до самого звездного неба. Чувствовал он при этом себя крайне глупо, потому что сам не верил в выдумки старика. Девушка поняла и испуганно замотала головой, умоляюще глядя на Ойгора.
– Что же делать, старик? – спросил Ойгор. – Она боится, видишь? Если ты прав, то у Духа Тайги нет причин гневаться. Я не обижу ее и не брошу. Она может уйти, когда захочет. Она не пленница.
– Пусть так, – сказал старик. – Но вы все глядите в оба.
– Пойдем домой, – прошептал Ойгор, обнимая девушку.
Но ноги ее будто вмерзли в снег. Она все смотрела с ужасом на мертвых рысей и плакала, теперь уже навзрыд. Ойгору и самому было неприятно это зрелище: бессмысленная смерть, ведь это не то же, что честная охотничья добыча. Глядя на плачущую девушку, такую хрупкую и нежную, Ойгор подумал, что впервые в жизни кто-то нуждается в нем и зависит от него. Он невольно распрямился, словно стремясь стать выше.
– Пойдем, – повторил он, чуть более настойчиво нажимая на плечи девушки, подталкивая ее прочь от места бойни. – Я имя тебе придумал: Эркеле[27].
Девушка улыбнулась сквозь слезы и благодарно кивнула, будто поняв его слова.
Эркеле проплакала всю ночь. Ойгор не знал, что так потрясло ее: жестокость здешних людей или сама картина смерти. Утром он попытался объяснить ей, что вынужден ненадолго уйти – добыть то, что можно приготовить. Эркеле поняла и вцепилась в его руку, отчаянно мотая головой. Ойгор вздохнул и остался.
– Понимаешь, я не могу сидеть здесь с тобой, – говорил он. – Мне нужно охотиться, иначе у нас не будет еды. Еды, понимаешь?
Эркеле кивнула и погладила себя по животу: еще как понимает. Ойгор насыпал ей в подол горсть кедровых орехов, на которые Эркеле непонимающе уставилась. Ойгор показал, как лущить их, но она выглядела не очень счастливой, несмотря на то что ядра были крупными и сладкими.
Словно Меш Ээзи посочувствовал их горю и послал помощь: в аил вошел старик, неся на деревянном блюде полтушки вареного зайца.
– Что ты? – удивился Ойгор, ведь здесь каждый был сам за себя.
– Это деве, не тебе, – отвечал старик. – Я, конечно, преувеличил давеча насчет Меш Ээзи, но Тайга родила ее. Точно тебе говорю. А мы голодом девочку морим. Пусть поест сейчас, а дальше – твоя забота. Или пусть уходит.
– Спасибо, – сказал Ойгор, умирая от стыда.
Только на это он и годился – принимать подаяния. Боль в ногах со вчерашнего дня так и не утихла, поэтому он был даже рад, что не надо ехать на промысел. После ухода старого охотника Ойгор поставил блюдо на колени Эркеле, а сам улегся на постель, укутав ноги маральей шкурой, – так боль хоть немного ослабевала.
– Еда, – пробормотала Эркеле.
– Мясо, – объяснил Ойгор. – Заяц.
Она с наслаждением вцепилась крепкими зубами в тушку, тут же рукой выламывая и выкручивая заячью ножку. Бульон потек по подбородку. Ойгор почувствовал, как свело желудок от голода, и уставился в отверстие в своде аила. Вдруг он услышал шорох рядом с собой. Эркеле тронула его за руку, и он повернулся. Эркеле протягивала блюдо с остатками пищи, основную часть которой она прикончила пугающе быстро.
– Еда.
– Нет, это твое. Ешь. – Ойгор покачал головой, и тут в животе у него громко заурчало.
Эркеле улыбнулась и поставила блюдо рядом с ложем, а сама с кротким видом уселась в ногах Ойгора. Он поразмыслил над тем, стоит ли гнушаться объедками, уже приняв подаяние от дряхлого старика, но все-таки взял еду и обглодал косточки догола. Кажется, последние крупицы его гордости сегодня безвозвратно погибли.
– Нравится мясо? Вкусно? – спросил он у Эркеле, но она лишь улыбалась. – Что же ты ела в Тайге? Нет, не может быть, чтобы ты жила в лесу. Где твои родные? Кто-то знакомый? Я тебя к ним отведу.
– Не понимаю, – только и сказала она.
Ойгор твердо решил научить Эркеле их языку, а потом узнать, кто она и откуда. Даже если он на лето возьмет ее с собой в большой стан, что Эркеле будет делать, когда настанет пора ему вновь вернуться в Тайгу?
Эркеле заинтересованно глядела на рисунок у него на плече. Потом придвинулась и потрогала изображение пальцами.
– Это марал. Видела таких в Тайге? Смотри, какие рога.
Он взял ее палец и провел по ветвистым рогам животного, откинутым на перекрученную спину.
– Видишь, его передние ноги еще стоят на земле, а задние уже повернуты вверх, к небесным пастбищам, куда после смерти устремляется его дух. Это должна быть моя охотничья удача. Не работает, если честно…
От пальцев Эркеле по его телу разливалось тепло, и Ойгор впервые задумался: а как он собрался ночевать в одних стенах с женщиной?
Она задумалась, закусив губу.
– Мужчина, – сказала она, показав на дверной проем и обведя жестом свои руки и грудь.
– Кто? Охотник? – догадался Ойгор. – Да, он весь изукрашен. Народ, к которому ты принадлежишь, не делает таких рисунков? На тебе нет ни одного.
Эркеле ответила беспомощным взглядом. Ей наверняка тоже очень хотелось понимать Ойгора и уметь объясняться самой.
Ойгор проснулся ночью от сквозняка. Оказалось, что полог на входе завешен неплотно. Эркеле в постели не было. Ойгор встал, пошевелил угли в очаге, чтобы не потухли, и вышел искать ее. Он улыбнулся, увидев отпечатки ее ног на свежевыпавшем снегу. Но цепочка торопливых следов пересекала белое поле за аилом и обрывалась у большого кедра на окраине Тайги. Под кедром лежала аккуратно сложенная одежда матери Ойгора.
– Эркеле! – позвал он, но Тайга не ответила. – Не на дерево же влезла…
Он погладил шероховатую кожу древнего исполина. Задрав голову, наморщил лоб и сощурился. Голая девушка на ветвях – нелепость какая. Она ушла туда, откуда взялась. Но как? По воздуху?
Ойгор хотел было зайти глубже в Тайгу, но в животе скользким комком шевельнулся страх. Впервые в жизни он испугался Тайги, кормившей его. Пусть он и не забирался на дальние угодья, что требовало спать на снегу, но вовсе не от недостатка смелости, а из-за своих несчастных ног, которым просто необходимо тепло. Ойгор привык к ночи возвращаться домой, и теперь черная стена леса казалась чужой и недоброй. Он опустился на колени и вознес тихую молитву Духу Тайги.
Подобрав одежду, кое-как встал и растерянно побрел к своему аилу. Что ж, ушла так ушла, одной проблемой меньше. Все равно Ойгор толком не знал, куда ее девать и как ей помочь.
Наутро он сытно накормил старенькую лошадку увязанным в объемную косу сеном, сунул за пазуху последнюю горсть орехов и отправился на охоту. Он уже отъезжал, когда к коновязи подошел Охотник, зачем-то оставивший на ночь своего дорогого скакуна здесь, хотя аил его стоял намного дальше. Грива коня была коротко острижена, оставалась лишь одна длинная прядь, за которую Охотник обычно хватался, вскакивая в седло.
Он был серьезен и непривычно бледен. Кивнул в знак приветствия и стал отвязывать длинноногого выносливого красавца, косившего блестящим глазом на спокойную клячу Ойгора. Конь нетерпеливо перебирал передними ногами. Угрожающе бряцали кабаньи клыки, щедро украшавшие сбрую. Всех этих кабанов Охотник, разумеется, добыл сам.
– Плату верни мне, – в шутку сказал Ойгор, придерживая поводья.
– А? – Охотник вздрогнул, будто только что проснувшись.
– Приобретение мое сбежало нынче ночью, – пояснил Ойгор.
– Мне что до того? – буркнул Охотник, избегая его взгляда. – Я
