и на все расспросы отмалчивался. Что ж, Максим от него отстал: захочет – скажет. После переправы отошли подальше от Смородины, близость реки смущала Максима. Все же есть в ней что-то запредельное, когда начинаешь верить, что эта река отделяет мир живых от мира… Не мертвых, конечно. Тот же Полкан вполне себе живой и пользуется успехом у девушек. Хотя мавки и русалки, обитающие в Заручье, к миру живых явно не относятся. Они словно застряли на границе, не желая уходить дальше.
Спальник летом Максим с собой не брал, слишком много места занимает, а ночи еще теплые. Начало июня и конец августа на лето не похожи, но лучше костер разжечь, а на землю кинуть тот же папоротник, которого почему-то в Заручье тьма тьмущая. Хотя цветущего Максим ни разу не видел – сказки все это. Вот и сейчас он велел Федору не стоять столбом, а готовить подстилку на ночь. Затем разожгли костер, и Максим принялся готовить ужин: отварил макароны и смешал с тушенкой. Порции маловаты, но придется экономить. Максим внутренне усмехнулся: пирожки Федор взял! Надо же до такого додуматься! Впрочем, Маринины пирожки вкусные, так что лишними не будут. Он откусил от пирожка с картошкой, которым поделился Федор, и запил чаем из термоса: вкусно-то как. Это не гадость из столовой, от которой изжога да неприятный привкус во рту, а домашняя еда.
После ужина Максим разлегся на подстилке и уставился вверх. Небо тут низкое и кажется, что до звезд рукой подать: яркие и крупные. Но созвездия сплошь незнакомые: ни ковша Большой Медведицы, ни Малой не видно. И Максим, и другие фотографировали здешние звезды и сдавали пленку на изучение, но ученые так ничего и не выяснили, списав все на странность Заручья. Да-а, аномальное место.
И мост этот… Калинов. Когда идешь в Заручье, не успеваешь ничего: ни разглядеть реку, ни сам мост. Бежишь только изо всех сил, чтобы успеть на другой берег, пока солдатики все пеной поливают. А вот обратно… Обратно совсем другое. И ходят слухи о ходоках, которые шли, да так и не вышли с моста, навсегда оставшись на рубеже между нашим миром и этим.
Знать о такой возможности и все равно идти в Заручье, будто ходокам тут медом намазано… Максим после первой вылазки проклял все на свете и не собирался возвращаться, а потом оказалось, что другого смысла нет в жизни, и он снова отправился сюда. Так и ходит уже двадцать лет, пока его ровесники закончили кто техникум, кто ПТУ, кто институт, женились, нарожали детей, развелись и все по новой. А у Максима, кроме Заручья, и нет ничего, только комната в коммуналке и старый пикап, а больше Максиму и не надо.
Спроси кто, не жалеет ли он, что так судьба повернула, не ответит. Много раз собирался завязать и зажить нормальной жизнью, но словно перегорело что-то. И радоваться полной грудью не получается, и заплакать – ни разу с той поры. И лишь об одном Максим сожалеет, что не вышло тогда с водой, чуда не произошло. И вина на нем лежит тяжким бременем, никак не свалится.
Над ухом нудно пищал комар, Максим вслепую отмахнулся: иной мир, а комары даже здесь есть. Загадка природы! Через мгновение он прислушался: тихо. Комар, видимо, куда-то исчез, но и других звуков не доносилось, лишь тихое сопение попутчиков. Максим лег набок и закрыл глаза, через мгновение он уже спал.
…Над ухом противно пищал комар. Федор тряхнул головой, прогоняя его, но комар не унимался. Федор больно шлепнул себя по щеке, куда секундой назад опустился комар, но не преуспел: противная тварь улетела. При свете полной луны угадывались очертания Максимуса и Полкана, последний спал, склонив голову на грудь. Федор посмотрел на небо: звезды висели так низко, что, казалось, их можно потрогать. Да и вообще, небо здесь другое: черное, бархатистое, как на юге.
Федор глубоко вздохнул: надо же, он в Заручье! Не верится! Все было против: и родители, и обстоятельства. До последнего Федор сомневался, но не отступил: он должен сделать все для Алены. А ведь если бы не Максимус, план Федора провалился бы: сам он через Смородину не перебрался бы, а помогать ему бы никто не стал. Завернули бы в два счета, а то бы еще и шпионом посчитали. Повезло! И в остальном должно повезти, тем более, Полкан с ними идет, а тот обязан знать про живую воду.
Федор поворочался немного и решил сходить до кустов: не то чтобы сильно хотелось, но лишним не будет. А потом нужно постараться уснуть, хотя сна ни в глазу – перебил. Федор поднялся, поморгал, привыкая к темноте, и отошел недалеко от лагеря, но, когда вернулся, никого на месте не оказалось: Максимус и Полкан бесследно исчезли. Мало того, пропало даже кострище. Федор растерялся: куда все подевались? Только что здесь были!
Он решил по кустам не шарахаться, а позвать спутников, но никто не откликнулся. Федор заорал во все горло – безрезультатно! Ушли?! Дождались, когда он отлучится, и сбежали? Быть такого не может! Федор в попутчики не напрашивался, Максимус сам предложил, да и Полкан не был против. Что за чертовщина? Федора обожгла догадка: кто-то наводит морок, как в поле и на озере.
Он резко обернулся: никого! Зашарил руками по шее и спине – может, повисло нечто невидимое и невесомое – но снова никого не обнаружил. Вдруг до Федора донесся звук: кто-то ворочался и пыхтел неподалеку. При слабом свете звезд и луны Федор различил неясный силуэт.
– Кто тут? – позвал он.
В голове мелькали мысли: зверь? Почему не нападает или, наоборот, не убегает? Человек? Почему отмалчивается? Звук усилился, и Федор направился к его источнику. Вблизи стало понятно: кто-то привязан к дереву. Федор остановился: похоже, человек, укутанный в накидку или плащ, ростом пониже Федора.
– Я не причиню вред, – на всякий случай предостерег Федор.
Он попытался разглядеть, что за человек возле дерева, но в темноте выходило плохо. Лишь приблизившись, Федор понял, что это женщина, да и то частично. То, что он принял за плащ, оказалось телом большой птицы. Птице-женщина была примотана к дереву скотчем, изо рта торчал кляп.
– Господи! – ахнул Федор.
Он инстинктивно рванул к ней и с трудом отыскал конец ленты. Федор бормотал, срывая вместе со скотчем перья:
– Потерпите, пожалуйста. Я сейчас, я быстро.
Он старался как можно бережнее отцепить клейкую ленту, но на теле птице-женщины оставались проплешины. Она что-то
