всего-то четыре часа. Но я никогда не была разумной. Так зачем же начинать?
Глава 5
Джек
Проводив Нину и Рэйн до дома, я отправляюсь в паб. Как только я вхожу внутрь, я чувствую на себе взгляд Олли. Я быстро проскакиваю за барную стойку и притворяюсь, что не замечаю, как он идёт за мной на кухню. Проходя сквозь кухню по пути в наш офис, я смотрю в пол и стараюсь не дышать, чтобы не остановиться и не начать проверять, находятся ли ножи на своих местах. И только оказавшись за письменным столом, я поднимаю глаза на Олли, который стоит в дверях. И, конечно же, он нахмурен. Он почти всегда хмурится, и я люблю шутить на тему того, что это его выражение лица кажется более постоянным, чем мои татуировки.
Я киваю на дверь.
— Не хочешь закрыть? Мне надо подготовить кое-какие бумаги.
— Не хочешь рассказать мне, какого чёрта ты делаешь?
Боже, похоже, он рассердился из-за этого сильнее, чем я ожидал. Я открываю шкаф с документами и начинаю перебирать папки, пока не нахожу бумаги, которые Рэйн должна будет заполнить завтра, если… нет… когда она согласится работать у нас.
Продемонстрировав ему бланки, я говорю:
— Как я уже сказал, мне надо поработать с бумагами.
Я стараюсь выглядеть серьёзным в надежде убедительно отыграть роль здравомыслящего бизнесмена. Но это не помогает. У меня ужасно получается. Нина говорит, что у меня расслабленное выражение лица, как у чертёнка, потому что я всегда выгляжу так, словно замыслил какую-то шалость.
Ну, что я могу сказать? Жизнь становится лучше, если не воспринимать её всерьёз.
Несмотря на то, что мы братья, мы с Олли очень разные. Возможно, из-за того, что мы долгое время не виделись, а может быть всё дело в десятилетней разнице в возрасте, но я убеждён, что мы с ним — полные противоположности друг другу. Олли суровый. Он почти ко всему относится серьёзно. А я смотрю на жизнь как на игру. Может быть, потому что всё кажется мне игрой. В плохие дни это похоже на игру с бессмысленными правилами. Правилами, которые, как я знаю, не приведут ни к каким результатам, но которым мне всё равно нужно следовать. И это утомляет.
Поэтому в хорошие дни я стараюсь повеселиться по полной.
Олли скрещивает руки на груди.
— Хватит вести себя как придурок, Джеки. Ты знаешь, о чём я говорю.
Я отодвигаю офисный стул и закидываю ноги на стол.
— И, ради всего святого, опусти ноги на пол. Это же наш общий стол.
Я снова сажусь прямо и вздыхаю.
— Что ты сегодня такой нервный, Олли Волли?
Он изумлённо смотрит на меня.
— Потому что мой умник-братец нанимает случайных людей с улицы, и даже, мать его, не спрашивает моего мнения.
— Я не нанял её с улицы. Я нанял её в пабе.
Олли проводит руками по лицу.
— Ладно, веселье закончилось. Скажи мне, чем ты думал, когда предлагал этой девушке работу?
— Мне нечего сказать. Она идеально подходит для этой работы. Поэтому я предложил ей эту работу.
Он пристально смотрит на меня, а затем закрывает глаза, словно молит Бога даровать ему терпение. Думаю, он мысленно проговаривает слова «Молитвы о Безмятежности»7. Мама всегда бормотала её, когда мы были детьми. Готов поспорить, что слова молитвы так быстро возникают у него в голове, что он их даже не осознаёт. Я бы никогда не мог так молиться. Я обращаю внимание на каждое слово, так как должен произносить их правильно. А иначе молитва может не засчитаться, или ещё хуже — произойдёт что-то плохое. Даже сейчас я чувствую, как ускоряется мой пульс. Я очень стараюсь не думать о первой строчке молитвы, потому что если я начну о ней думать, мне придётся произнести её всю, и я буду вынужден произносить её правильно, тогда как у меня есть дела поважнее.
Олли испускает медленный вздох и снова открывает глаза.
— И почему эта девушка идеально подходит для работы? Она уличный музыкант. Она даже не местная. Она ничего не знает ни о нас, ни о пабе.
— Ну-ну. Не стоит говорить так о своей будущей подчинённой.
— Моей подчиненной? Нет, Джеки. Это ты её нанял. Она твоя подчинённая. А резюме у неё есть? Ты хотя бы навёл о ней справки? Попросил у неё рекомендательные письма?
— Это входит в список моих дел.
Я беру со стола ручку и стикер и записываю для себя напоминание о том, что мне нужно навести о ней справки. А затем, немного подумав, добавляю: «Редкий Гибсон, наклейка с флагом Ирландии на обороте».
— Можешь не утруждаться и не добавлять ничего в свой список дел. Она не будет здесь работать. Найми кого-то другого.
Я швыряю ручку на стол.
— Олли. Ты присутствовал сегодня на собеседованиях. Они прошли ужасно.
— Я бы не стал торопиться с выводами.
— Они были скучными.
— И что? Я не понимаю, зачем нам вообще кто-то нужен. Зачем менять паб? Бизнес идёт… нормально.
Он говорит последнее слово так, словно точно знает: это полное дерьмо. И ведь так оно и есть. Я начинаю медленно вращаться на офисном стуле, а затем останавливаюсь, когда снова оказываюсь к нему лицом.
— Ты уже знаешь, что это не та жизнь, которую я для себя хотел, но у меня нет другой. Меня убивает находиться здесь каждый день, и то, что я живу прямо над этим местом, которое всё ещё ощущается как его. Прошло уже пять лет, но хотя мы убрали большую часть его вещей, это…
Как бы объяснить? Наш отец мёртв, но иногда я этого не чувствую. Я не могу сказать, что ненавижу свою жизнь в Кобе, хотя я её и не выбирал. И всё же… Я всё ещё чувствую себя так, словно живу ту жизнь, которую хотел для меня отец. Управляю этим пабом, чего он также хотел от меня. Живу в этой квартире, которую выбрал он. Но всё, чего я хочу, это чувствовать себя спокойно и в кои-то веки управлять своей жизнью. Моей жизнью.
Но невозможно чувствовать умиротворение, когда тебя всё ещё преследует призрак человека, который однажды вывихнул тебе запястье за то, что ты забыл поставить молоко на ночь в холодильник.
Но если кто-то и способен меня понять, то это Олли.
— Я хочу, чтобы это был наш паб. Я хочу его изменить, но… я не знаю, что ещё можно сделать. И тебе, мой дорогой брат,
