для чего нужно отучать лошадей от боязни пушечной пальбы? Чтобы в бою не испугались, не начали метаться! Значит, Ярема готовится к войне. Хоть и рядился на заседании Сейма в тогу миротворца, а жаждет лавров победителя! Волчью натуру не переделаешь. Да если еще этот советник подзуживает…
– Более чем правдоподобно! – кивнул Выговский. – Одного лишь не могу понять: ведь у князя полным-полно конников, зачем новые-то лошади понадобились, да еще в немалом количестве?
– В том-то и дело! – возбужденно воскликнул гетман. – Он хочет разбить нас вдребезги, с землею смешать, чтобы от войска нашего одно воспоминание осталось. А главная ударная сила у него какая? А? – Хмельницкий испытующе посмотрел на собеседника.
– Гусары! – выдохнул Выговский.
– Да, Иване! Именно: гусары! Ярема решил увеличить их количество, и многократно. Даже одна-единственная хоругвь – страшный враг в бою, а если их будет добрых два десятка, а то и больше? Найдется ли сила, способная остановить?
– Пушками – в упор! – неуверенно промолвил генеральный писарь.
– Так-то оно так, но, если гусар слишком много, это не спасет. Треть положим или даже половину, а оставшаяся-то половина уцелеет и казаков сомнет. Вот если бы лошади перепугались, начали метаться да ломать строй… Но ведь не начнут: обучены! Грохотом да пороховой гарью не испугаешь! Ах, Ярема, ах, змей подколодный… – Хмельницкий начал раздраженно ходить взад-вперед, заложив руки за спину и хмурясь. – Все на кон поставил! Это же какие деньги нужны! Боязно и подумать… Одни лошади чего стоят, а еще доспехи, оружие! Жалованье гусарам, наконец!
– Так ведь богат безмерно… – робко пожал плечами генеральный писарь.
– Да, к горю нашему… А, ладно! – Хмельницкий махнул рукой. – Подумаем, как устранить сию угрозу. Не зря говорили римляне: «Praemonitus praemunitus»[17]! Истинная правда.
– От души надеюсь, что светлый ум пана гетмана справится с этой задачей! – воскликнул Выговский.
После недолгой паузы гетман договорил:
– Вот теперь тем более во что бы то ни стало надо склонить царя Алексея к помощи. Как прибудет посольство, примем со всей пышностью, какая только возможна. Кормить-поить будем до отвала, лучшие покои отведем, на богатые дары не поскупимся. Слава богу, казна войсковая полна – после Пилявиц да Львова!
– Полна, пане гетмане! – подтвердил генеральный писарь.
– Да, и еще… Этого ляха, Беджиховского, с ними и отправим в Москву, как обратно поедут. Пусть царь увидит, что волю его чтим, – многозначительно усмехнулся Хмельницкий. – Лях все равно больше не нужен.
* * *
Возвращаясь, мы были готовы к любому приему со стороны дражайших беременных половин. Начиная от идеального варианта в виде радостных хлопот: «Устали небось, замерзли, бедные, так горячий ужин ждет, банька натоплена!», заканчивая недовольным фырканьем: «Все шляетесь где-то, а жены побоку, на них вам наплевать!» Но только не к зрелищу, представшему нашим глазам.
За столом сидели Анжела, Агнешка и та самая пожилая служанка, которая первой осчастливила меня известием о «ребеночке». С самодельными картами в руках. Посреди стола виднелся лист бумаги с расчерченной «пулькой». Возле Анжелы стоял еще письменный прибор. Женщины так увлеклись своим делом, что даже не заметили нашего прихода.
– Шесть пик! – возвестила моя женушка.
– Э-э-э… Пожалуй, я пас! – робко отозвалась Агнешка.
– Ой, боязно… Но рискну, проше пани… Мизер! – объявила служанка. – Ой! – она, взглянув в дверной проем, ахнула, выронила карты, испуганно прижала ладони ко рту, затем поспешно вскочила и стала кланяться. – Пшепрашем, панове…
– Что это?! – еле вымолвил Тадеуш, выйдя из ступора.
– Это, проше пана, карточная игра под названием «преферанс». Очень популярная… э-э-э… (я только чудом не ляпнул: «в наше время») в Москве. Конечно, только в высшем обществе!
– Совершенно верно! – расплылась в улыбке Анжела. В глазах любимой блондиночки так и плясали чертенята. – Надеюсь, пан Тадеуш не будет в претензии, что я научила его супругу правилам?
– Ах, Тадик, это так интересно! – покраснев, промямлила Агнешка. – Надо же найти хоть какое-то развлечение! В четырех стенах скоро волком завоешь… А пани Анна была так любезна, что ознакомила меня с этой игрой. А поскольку в нее играют втроем или вчетвером, понадобилась третья участница. Вот мы и… – не договорив, Агнешка кивнула в сторону перепуганной служанки.
Видя, как багровеет лицо моего первого помощника, я поспешил вмешаться:
– Ужин, надеюсь, готов? Мы зверски устали и проголодались!
После сытного угощения за княжеским столом такая фраза прозвучала просто нелепо. Но надо же было разрядить обстановку! Ох, Анжела, Анжела… Ладно хоть не на раздевание играли!
* * *
Чем ближе было к местам, где уже не действовала ни коронная власть, ни рука великого гетмана Литовского, тем беспокойнее и мрачнее становились владельцы маетков и постоялых дворов. Хоть и храбрились с виду и пытались скрыть тревоги свои за напускной беззаботностью, а все же было видно: боятся, да еще как!
«Супругов Брюховецких» принимали охотно, давая кров и пищу. Шляхтичи – соблюдая стародавний обычай гостеприимства, корчмари – потому что деньги лишними никогда не будут. Но изумленно округляли глаза, узнав, что пан и пани собираются ехать в места, находящиеся под контролем мятежников.
– На бога, это же опасно, очень опасно! Там творится такое, что и говорить-то страшно, волосы дыбом встают! Для чего подвергать себя ужасному риску? – твердили они.
У Брюховецкого хватало ума не ссылаться на охранную грамоту, выданную ему Хмельницким при освобождении из плена, которую он бережно хранил за пазухой. Один Езус ведает, какая тогда будет реакция гостеприимных хозяев… Вместо этого он сокрушенно разводил руками: мол, сам в полной мере осознаю, какой опасности мы подвергаемся, но дело совершенно неотложное, причем требует присутствия обоих супругов сразу. Иначе ни в коем случае не взял бы с собой пани! Будем уповать на милость Матки Бозки, сына Ее и святых угодников.
Елена молча кивала, молитвенно складывая руки и что-то беззвучно шепча. Взглянешь со стороны – безупречная жена, покорная и молчаливая.
На деле же в ее душе бушевала буря противоречивых чувств. С одной стороны, она была искренне благодарна шляхтичу за то, что согласился выдавать себя за мужа, охранял ее в дороге, вел себя безупречно, как подобает благородному рыцарю. С другой же… Все хорошо в меру! Неужели она не пробуждает в нем ни малейшего желания? Раз за разом, тщательно заперев дверь опочивальни, укладывается спать на полу, отвернувшись от нее, будто от зачумленной. А ее слова, что пану незачем переносить такие неудобства, пусть тоже ложится в постель, места хватит, – попросту пускает мимо ушей. И никаких попыток повести себя «неподобающе»! Хоть бы попробовал подсмотреть, будто случайно, или дотронуться… Черт знает что! Этак начнешь сомневаться в своей привлекательности,
