Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
подсмеивавшийся над ней?
— Сначала всё выглядело вполне благопристойно. Ребята шутили, смеялись, поругивались. Рассказывали всяческие смешные и похабные случаи, как это обычно и бывает… Ах, да… Рысев поначалу на меня набросился: мол, ещё одна курочка моей будет. Но Тимофей его руку снял с моего плеча и сказал: «Перебьёшься». А Лёха говорит: «Жадный ты, Тимофей».
— А Глухов?
— Он почему-то помалкивал. Олесю держал за руку, крепко, не отпускал ни на шаг. Это очень хорошо запомнилось, потому что обращало на себя внимание. Что-то тихо шептал ей на ухо, а она явно смущалась. Голова у нее была склонена на бок в сторону от него. Потом он… поцеловал ей шею. Мне это не нравилось, но я молчала, потому что для них я никто… Не мне лезть в их дела, вы согласны?
— Да, не тебе… Мне.
Она взглянула на мужчину. Глаза блестящие, пушистые от ресниц. Глаза серые. Не похож на следователя. Хотя откуда ей знать, какие они, следователи, бывают? Но что-то волчье во взгляде, дикое, недоверчивое, превосходящее тебя, а временами — собачье, понимающее, верное и раболепное. Сейчас вот волчье. А ведь сами глаза-то как будто телячьи. Размер, форма… Телячьи глаза-то. Ей ли не знать? Только вот цвет…
— Потом Тимофей позвал нас к себе на скотный двор. У меня, говорит, там бутыль самогону припрятана. Голос у него какой-то не то сиплый, не то хриплый. В общем, интересный такой, и влекущий, и отталкивающий. У всех лица весёлые, пар из улыбающихся ртов — ночи уже холодные. А Олеся вся как-то сжалась и никому в лицо не смотрит.
— Боже ты мой! — так неожиданно громко воскликнул Палашов, что Мила вздрогнула. — Ну, объясни мне, ты-то зачем пошла с ними на этот двор?
Мила не знала, что ответить. Умоляюще посмотрела на него.
— Из-за Олеси, да?
— Не знаю, может быть.
Она растерялась. Ох, как она растерялась!
Евгений Фёдорович потянулся за её рукой, лежащей на столе, погладил, пару раз легонько стукнул, призывая к спокойствию. Но сделал только хуже: это ещё больше напугало её, и она отдёрнула руку.
«Нужно подождать, — подумал он. — Сейчас она успокоится. Ну же, голубушка. Ну…»
— Мои слова могут быть использованы против меня? — заговорила она с вкрадывающимся в голос ужасом, глянула ему в лицо и тут же отвела глаза.
«Насмотрелась американских фильмов», — раздражался Палашов.
— А есть что-то, что можно использовать против тебя?
Следователь подался корпусом вперёд, вглядываясь Миле в лицо. И тут он понял и сам ужаснулся догадке: «Так ведь это ты спала с ним! Целовалась. Оттого и губы твои горят. В протоколе осмотра говорилось о половом акте, в который вступал Себров незадолго до смерти… Чёрт!»
Он готов был стукнуть себя по лбу, если бы перед ним не сидела подавленная Мила. Сердце его провалилось куда-то в печёнки. Ему вдруг стало как-то тоскливо.
— Я перекурю, — нервно бросил он, не совсем владея собой, потом спросил с выдавленной улыбкой: — Не поставишь чайку?
Палашов встал несколько поспешно, но как можно спокойнее вышел в сад. Где-то под крыльцом самозабвенно пел сверчок. Холод сковал мышцы, сведя плотно челюсти. На ясном августовском небе играла недоступная уху человека музыка. Метеоритный дождь традиционно омывал землю, словно окропляя её. Световые отголоски настигали следователя сквозь бреши в ветвях яблонь, утомлённых грузом плодов. Как же давно он не видел звёзды — вот так чётко, доступно и близко!
Евгений Фёдорович закурил, и вкус сигареты утончился на свежем воздухе, органично слившись с настроением ночи. На душе у него стало мягче. Он вспомнил теплоту Любушкиных губ и ровный стук её горячего сердца.
«Спешишь с выводами, старик, — смирял он себя в мыслях. — Вернись и выслушай девчонку. Ты же уже жалел её? Вот и продолжай жалеть! Довольно!»
И он бросил сигарету в мокрую от росы траву.
Когда он вернулся на террасу, там не было ни чая, ни Милы, только одинокая лампочка в светильнике робко освещала убранство.
«Вот чёрт! Что это со мной? Так ведь можно загубить всё дело».
Он щёлкнул выключателем. Единственная лампа погасла. В узкую щель из-под люка, разделяющего первый и второй этажи, мерцал тусклый свет. На второй этаж девушка не пригласила его, показывая дом.
«И угораздило же меня поселиться в этом доме!» — подумал он и, решив не говорить с ней больше о Ване в эту ночь, поднялся в темноте по ступеням к люку второго этажа. Палашов предусмотрительно постучал. Он даже вздрогнул, хотя заметил тень в середине светящейся полосы, когда прямо рядом с головой услышал шёпот:
— Женя, а вы уверены в том, что хотите войти сюда?
Эта девушка настораживала его. Почему она вдруг назвала его Женей? Женя… Он усмехнулся про себя.
— Ты разрешишь мне войти?
Она молчала, тень, выдававшая её близость к входу, исчезла. Палашов повременил. Она ничем не обнаруживала присутствия. Проверяет, что ли?
— В таком случае я вхожу.
Мила не отозвалась. Он поднял крышку люка, которая легко поддалась, и двинулся вверх. Вот сейчас она могла огреть его чем-нибудь тяжёленьким по голове. Хотя вряд ли она на такое способна. Впрочем, кто знает, на что она способна? Он делал глупость, но и ему хотелось испытать её. Медленными движениями выбрался следователь на пол второго этажа, представляя, как легко он мог воспарить туда, знал бы, что его там ждёт. И он изумился, увидев обстановку.
Роща свечей будто выросла на тумбочке, на комоде, на столе и даже на полу. Везде — картины и картинки, холсты, бумага. К окну развёрнут мольберт, он, словно застенчивая девушка, прячет сокровенное. Всмотрелся в работы. На одной картине она искала необычное слияние красок, на другой явно удалась композиция. Фрукты на натюрморте полнотой и сочностью пробуждали аппетит. Если бы он не был уверен в их происхождении, то непременно воспользовался бы развязностью манер, чтобы отведать их. Кстати, он заметил тарелку настоящих яблок на столе, но рядом с теми, на полотне, они выглядели тусклыми и недостойными внимания. Пейзажи, как видно, удавались ей не хуже.
Он нашел глазами Милу, кляксою сидевшую, поджав колени
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
