шаг, как она едва не выпускает из рук бронзовую лампу. Монгку забыл о ней. Он играл песнь судьбы, глядя, как умирает Кери, и следя за тем, как действует музыка.
Сати ударила его сзади. Он упал, выронив волынку, повернулся и удивленно посмотрел на нее. Она ударила снова и снова.
Потом склонилась к Кери, взяла его голову в руки и заплакала от ужаса и от необходимости спешить.
– Быстрей, быстрей, любимый, мы должны бежать, они сейчас будут здесь… Я слышала их, они в коридоре…
Кери сел. В голове звенело и гремело, мышцы горели, и слабость держала его как железной рукой. Но есть то, что нужно сделать, и это из какого-то неведомого источника прибавило ему сил. Он с трудом встал, подошел, шатаясь, и поднял волынку богов.
– Нет, – сказал он.
– Кери…
– Мы не убежим, – сказал он. – Я должен играть.
Она видела холодную далекую маску его лица. Это больше не Кери, с его охотным смехом, и с безрассудной храбростью, и с печальными воспоминаниями о доме. С волынкой в руках он стал кем-то другим, строгим, серьезным и нечеловеческим. В обширной полутемной комнате словно появились призраки, кровь его отцов, которые были Трубачами Киллорна, и он сам теперь страж. Она бросилась к нему под защиту. Вокруг него маленький зачарованный круг, куда не проникает музыка, но теперь она стояла рядом с незнакомцем.
Кери старательно поднес мундштук к губам и подул. В воздухе возникли неслыханные звуки, и стены у него перед глазами дрогнули. Сам он слышал только воинственную варварскую музыку, какую слышал всегда, но видел, как перед ним расходится смерть.
В дверь ворвались стражники – остановились, посмотрели на высокого волынщика и завопили в ужасе и боли.
Кери играл. И перед ним вставал Киллорн. Он видел бескрайние широкие торфяники, видел холодный блеск горных озер, птиц, вьющихся в полном рваных облаков небе. Простор, одиночество и свобода, широкая открытая земля строгой и горькой красоты, камни, которые сформировали его кости, и почва, питавшая его плоть. Он стоял у большого озера на закате, над озером бушевала буря, лился дождь, и сверкали молнии, волны встречали гневную смерть на камнях берега.
Кери, играя, шел вперед, и солдаты ганасти умирали перед ним. Стены дворца дрожали, занавеси падали на вздымающийся пол, здание стонало, впадая в резонанс с дьявольской музыкой.
Он играл песню погони, долгой дикой охоты в вереске, с горячим дыханием, вырывающимся из легких, с пьяным бегом под ветром вслед за добычей. Он пел об огне, и о дружбе, и о маленьких домах, прижимающихся к земле под могучим небом. И стены вокруг него трескались, столбы дрожали и падали. Крыша начала прогибаться, и вокруг все умирали.
Он играл войну, волынку богов, крики людей, звон металла, топот ног и копыт и яростный блеск оружия. Он пел об армии, идущей через край мира, с пламенеющими мечами, со стрелами, как дождь, и весь дворец рухнул за ним, когда он из него вышел.
Нежно и мечтательно играл он о прекрасной Морне, которая стояла с ним на берегу озера под вечным закатом, они слушали плеск волн и смотрели на запад, на костер красного, золотого и темно-пурпурного, он играл о волосах и губах Морны и о том, что они шептали друг другу на том тихом берегу. Но в этой песне была смерть.
Земля под городом Ганасти задрожала. В легких одного человека так мало силы, но, когда он затрагивает верные ноты, эти легкие толчки достигают глубины земли, и мир дрожит. Слушая волынку, дарклендеры испытывали не просто человеческий страх, их охватывала слепая паника.
Ворота перед ними были закрыты, но Кери своей игрой распахнул их. Потом повернулся, посмотрел на город и заиграл о гневе богов. Он играл дождь, и холод, и обжигающий ветер, в порывах снега с севера двигались ледники, в небе сверкали молнии, и города превращались в пыль. Он пел о безумии, охватившем мир; раскалывались континенты, приливные волны заливали берега, и горы выбрасывали в небо огонь. Он пел о водоворотах, и о пыльных бурях, и о безжалостных ледяных порывах с севера. Пел о разрушениях, о смерти и солнце, горящем в темноте.
Когда он кончил, они с Сати покинули полуразрушенный город, и никто не шевельнулся, не попытался их преследовать. Никто из тех, кто остался жив. И когда они пошли по заснеженным равнинам, им показалось, что вулканы за ними стали выбрасывать огонь выше.
IX
Он один стоял в саду дворца Райвана и смотрел на город. Возможно, вспоминал тяжелый обратный путь из Темных Земель. Может, думал о том триумфальном дне, когда они незаметно пробрались в город, а потом снова вышли из него: Волынщик Киллорна, а за ним Рыжий Брэм, и они разметали осаду и обратили в бегство армии ганасти, их разбитые остатки бежали на родину. Может, думал о будущем… Кто знает? К нему тихо подошла Сати, думая, что сказать.
Он повернулся и улыбнулся ей прежней беззаботной улыбкой, но она чувствовала за ней что-то еще. Он был богом войны Киллорна, и это оставило на нем след.
– Все кончилось хорошо, – сказал он.
– Благодаря тебе, Кери, – тихо ответила она.
– О, не так уж хорошо получилось, – решительно сказал он. – Пало слишком много хороших людей, слишком много разрушений. Пройдет сто лет, прежде чем забудутся бедствия.
– Но мы получили то, к чему стремились, – сказала она. – Райван в безопасности, все Сумеречные Земли тоже. Вы из Киллорна поучили нужную землю. Разве это недостаточные достижения?
– Возможно. – Кери тревожно заерзал. – Я думаю, как сейчас дела в Киллорне.
– Ты по-прежнему хочешь вернуться? – Она пыталась сдержать слезы. – Это хорошая земля, и ты велик в ней, все вы, люди с севера. К чему вы вернетесь?
– Поистине, – сказал он. – Все, что ты говоришь, верно. Мы будем глупцы, если вернемся. – Он нахмурился. – Может быть, со временем большая часть нас решит, что здесь жить лучше, и решит остаться. Но я нет, Сати. Я именно такой глупец.
– Ты нужен этой земле, Кери. Ты нужен мне.
Он приподнял ее подбородок, печально посмотрел в глаза.
– Лучше забудь, дорогая, – сказал он. – Как только появится возможность вернуться, я уйду.
Она слепо покачала головой, глубоко вздохнула и сказала дрогнувшим голосом:
– Тогда оставайся как можно дольше, Кери.
– Ты говоришь серьезно? – медленно спросил он.
Она кивнула.
– Ты тоже глупышка, – сказал он. – Но очень милая глупышка.
Он обнял ее.
Потом она слегка рассмеялась и с надеждой сказала:
– Я постараюсь изменить твое
