краснеть. Что делать? Горло пересохло от волнения и безвыходности. Пытаюсь взять себя в руки…
Выхожу в коридор и обращаюсь к женщине, встретившей нас:
– Можно ли сдвинуть занавески на окнах?
– Да, пожалуйста. Но только ненадолго. Ему тяжело воспринимать яркий свет.
Тем временем я отдергиваю правую штору, для того, чтобы левая часть лица осветилась, отодвигаю еще одну. Теперь хоть можно рассмотреть моего героя. Включаю верхний свет. Но толку мало, получается рыхлое, вялое, неконтрастное, не фактурное изображение. Морщины, которые у него в большом количестве на лице, мне хочется выявить. Видимо, это плата за муки творчества.
Коллеги, глядя на меня, отодвигаются от дивана, уступая мне место.
Хочу возвеличить мастера слова. Точка съемки снизу может подчеркнуть значимость любимого поэтического классика. Стою перед ним на коленях, смотрю в камеру – лицо с искажением. Выступает вперед скула с губами, глаза уходят назад, они в провале. В темноте возникают какие-то детали на потолке. Кадр явно не годится по композиционному признаку. Встаю с колен. Захожу слева – мешают баллоны, и профиль человека нехарактерный и некрасивый. Благодаря десяткам эскизных кадров, я нахожу точку, с которой можно и нужно снимать. Спокойный ракурс. Сила кадра переносится на выражение лица, но не хватает света. Я снова обращаюсь к хозяйке дома и спрашиваю, нет ли настольной лампы.
– Есть – на письменном столе. Сейчас принесу.
Она протягивает мне стандартную пластмассовую лампу черного цвета со слабой лампочкой, которая может изгибаться. Включаю. Она на довольно приличном расстоянии от моего героя, свет от нее почти не чувствуется. Что же делать? Ища световое решение, одновременно думаю, каким объективом снять. Ставлю немного длиннофокусный объектив, так называемый портретный. Рисунок этого объектива в данном случае мне показался интересным, но пропали детали на голове, плечах, исчезла одежда. Ставлю объектив пятьдесят пять миллиметров Takumar – японский объектив фирмы Asahi Pentax. Изображение теперь кажется объемнее, контрастнее, выпуклее, выявились детали одежды. Но что делать со светом? Я еще раз обращаюсь к женщине, опекающей больного поэта:
– Может, у соседей есть настольные переносные лампы?
– Подождите, я сейчас.
Слышу за дверью короткий разговор с соседями. Появляются две лампы. Одна, похожая на ту, что была, другая – с розовым абажуром. Последний я тут же, без спроса, снимаю. Ставлю эти лампы слева и справа контровым образом. Слева была возможность поставить лампу на деталь мебели. Она оказалась немножко сверху. Свет приобрел жесткость. Он стал читаем как источник. Такое освещение также не годится, как съемка лобовой вспышкой. Это непрофессионально. Надо создавать нюансовый рисунок, живой рисунок живого человека. Обращаюсь к коллегам:
– Подержите, пожалуйста, лампу и вот эту простынку, которая здесь лежит. С одной стороны я направляю источник света на простыню, тем самым создавая мягкий свет, а вот с левой стороны, настольная лампа осветила верхнюю часть головы. Вношу последние поправки. Мне нравится поставленный рисунок.
Герой терпит нас. Я вижу – силы его тают. Надо найти способ помочь ему проявиться. Для любого художника самое важное – его творчество. Надо ему напомнить о нем.
Я уже выстроил кадр с динамичной диагональю ассиметричных плеч и рубашкой со складками. Детали рубашки, несимметричный горизонт плеч – все это становится необходимыми атрибутами. Высокий морщинистый лоб, причесанные волосы говорят о том, что человек готов жить и работать дальше. Как же быть? Как оживить моего героя? Нужна искра.
Проходит несколько томительных минут. Съемка начинает заваливаться. Я слышу вопросы моих коллег…
В голове сами собой появились строки, написанные сидящим передо мной человеком. Делаю жест коллегам. Начинаю декламировать:
Дама сдавала в багаж
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картину,
Корзину,
Картонку
И маленькую собачонку.
При первых же словах глаза его вспыхнули и метнулись в мою сторону. Мгновенная реакция с моей стороны. Мелькнула мысль «СНЯТО». Я стал пятиться назад, опустив камеру, всем своим видом как бы говоря – съемка окончена. Еще некоторое время журналисты атаковали нашего героя. Он отвечал медленно. Говорил, что слово «Кругозор» – удачное для названия журнала, что он желает ему творческого успеха, что все замечательно и он очень рад, что появился такой коллектив.
Нет, нельзя быть таким самоуверенным, надо продублировать ситуацию. Теперь стоял вопрос – как выявить глаза, как их открыть, как заставить еще раз посмотреть на меня? Повторяю тот же ход. Читаю выдержку из английской песенки перевода Маршака.
– А это пшеница, / Которая в темном чулане хранится / В доме, / Который построил Джек.
Он почти улыбнулся, взглянув на меня. Я опять успеваю сжать мою волшебную машинку времени.
– Ваше время истекло! – прозвучал женский голос.
Для меня процесс еще не закончился. С учетом малоконтрастного освещения я подумал, что нужно немного поднять контраст проявкой.
Результат я увидел в фотолаборатории редакции. Оказалось много невыразительных кадров, рыхлых и с деформацией. И только кадры, которые были подготовлены в почти безвыходной ситуации, воспринимались идеальным решением. Взгляд маэстро был собран, внимателен, а очки с сильными минусовыми линзами делали его пристальным. Я посчитал свою задачу выполненной. Кадр вошел в публикацию и пополнил мой золотой фонд.
Мультипликатор
Кадр из мультфильма « ГЛЯДИ В ОБА »
– Ну, может быть, хватит вам, оболтусы, болтаться? Занялись бы полезным делом.
– Даниил Яковлевич, а в чем дело?
– Что хочу сказать… У меня появилась очень специфическая работа. Я должен создать большое панно на ВДНХ. Размер этого панно 10 метров на 40 метров. Мне нужны помощники.
– Как?
– За деньги, конечно.
– Даниил Яковлевич, когда начинать?
– Начинать надо немедленно. У тебя как со временем?
– Съемки не каждый день и, конечно, могу.
– Вот и хорошо. Заказываю пропуск на территорию. Завтра в 10 утра встречаемся в павильоне «Россия» на ВДНХ.
Так началась моя работа над монтажным образом «Россия» под руководством Даниила Яковлевича Черкеса, художника-мультипликатора. Я впервые увидел, как из ничего рождается образ, как из сказки делается быль. Моим заданием было ездить по всевозможным организациям типа фотохроники ТАСС и журналам и набирать изображения полей, тракторов, доярок, колхозников, самолетов, строителей, каналов, лесов, полянок и так далее, и так далее, и так далее. Потом я показывал это все Даниилу Яковлевичу Черкесу. Он отбирал, затем в фотолаборатории заказывал печать в определенном размере.
Я видел как Даниил Яковлевич, вооружался большими ножницами и начинал вырезать из этих фотографий… То трактор он вырежет, то поле, то дом на
