от неудобства ситуации. Надо бы, конечно, отойти за угол, но…
Через пару минут тихого сопения и шуршания одеждой девчонка хохотнула:
— Ладно, поворачивайся уже.
Он повернулся.
Пистолет она уверенно держала двумя руками, целясь ему в голову, весело улыбаясь. Пастырь озадаченно хмыкнул.
— Ты кто, дядь? — спросила она.
— Я ваш новый вожатый, девочка, — откашлявшись, произнёс Пастырь.
— А-а-а, — улыбнулась она. — А ты не педофил, случайно?
— Тебе нужно ручки помыть, — сказал он.
— Зануда. Плохой вожатый. Как зовут?
— Пастырь. Подходящее погоняло, да же? А ты кто будешь?
— Я не буду, я — есть. Зря ты пришёл, дядь.
— Это почему же?
— Потому что я тебя убью.
— А что ж так?
— Закон такой.
— Кто издал?
— Да не один ли фиг, — весело тряхнула она головой. — Ну что, я стреляю?
Сказано было просто — так, как девчонка спросила бы у отца: «Ну что, по мороженому?» И не поймёшь, то ли она этак шутила, то ли всерьёз.
— Хм… — Пастырь дёрнул бровью. — А если я не один?
— А ты не один?
— А ты представь.
Она задумалась на минуту…
Вот сейчас. До неё три шага. Луч фонаря в глаза, сделать кувырок вперёд и в сторону, подсечка. Она и сообразить ничего не успеет. Если не забоится, может и шмальнёт разок, но ведь всё равно промажет. А девчонку взять неплохо было бы, для возбуждения сговорчивости в ребятках. Ребятки-то, похоже, серьёзные, хоть и шпана.
Она будто почуяла, или вспомнила что-то, велела:
— На колени, руки за голову!
Пастырь усмехнулся. Но видя, как посерьёзнело её лицо, послушно положил руки на затылок и медленно опустился на колени.
В следующий момент она быстро дёрнула стволом вверх, пальнула, вернула ствол обратно, беря в прицел голову Пастыря. Он невольно вздрогнул от выстрела, матюкнулся.
— Фи! — наиграно покривилась она. — Вожатый, а матерится.
Сейчас на её сигнал прибегут мальчиши-плохиши — это ясно же. Надо действовать.
— Так у тебя пистолетик не игрушечный, что-ли? — Пастырь удивлённо поднял брови. — Ай-яй-яй, девочка, разве можно детям носить настоящее оружие!
— Типа крутой, да? — произнесла она, дёрнув губами. — Ничего, Хан тебя быстро…
— Хан? — переспросил он, готовясь, прикидывая расстояние. — Это кто?
Но девочка была не проста. Она уловила что-то в блеске его глаз, сделала шаг назад, выходя за границу света, падающего из каморки. Ответила тихо и напряжённо:
— Узна́ешь.
— Я сына своего ищу, — сказал Пастырь, прикидывая, как бы можно было её обезоружить. — Вадиком зовут.
Сейчас между ними было метра три. Заговорить зубы, рвануться в сторону, выдёргивая обрез?.. Но стрелять в неё Пастырь не будет, не-а, не будет. Стрельнуть в эту девчонку — это же… это… Нет!
— Не там ищешь, — отозвалась она.
А добраться до неё сейчас он вряд ли сможет. А пока сможет, так она пальнуть успеет пару раз. Пулять будет в панике конечно, но чёрт его знает — вдруг, попадёт.
— Он в лагере был. В Сосновке, — говорил он между тем. — Ровесник твой, наверное. Ему вот-вот шестнадцать стукнет…
Можно продавить психику, но это долго, а тут с минуты на минуту будут её кореша. Фонариком ей в голову?.. Синяк будет, ну в худшем случае приконтузит немного…
— Там многие были, — ответила девчонка с нарочитой ухмылкой. — Они и сейчас там.
Интонация последних слов нехорошо кольнула. Недобрая девочка. То ли слишком по-взрослому циничная, то ли…
Пастырь крутнул в руке фонарь, поворачивая его ребром, удобно перехватывая пальцами за выступ светильника.
— Тебе никто не сказал, что сюда нельзя ходить? — спросила она.
— А что такое? — удивился он, примеряясь бросать.
Со стороны платформы послышался топот бегущих ног, потом мальчишеский голос окликнул:
— Стрекоза! Позвучи!
Стрекоза небрежно уклонилась от летящего ей в голову фонаря (на самом деле — нет, не в голову, высоко взял), опередив Пастыря на долю секунды. Ему несподручно было бросать, и торопился уходить в сторону, так что прочитать начало его рывка успела бы и кенгуру, а прицельность оставляла желать лучшего.
— Здо́рово! — иронично произнесла Стрекоза, когда он, сделав кувырок влево и вперёд, больно ударившись плечом о какую-то железяку, поспешно вскочил и тут же зацепился ногой за торчащий из земли металлический прут, едва не повалившись обратно.
— Я репетировал, честно, — буркнул он, шипя, растирая голень и благодаря бога, что девчонка оказалась не истеричкой и не начала палить, а то сняла бы с одного выстрела, пока он тут из себя Рембо изображал. Ниндзя хренов…
— Стрекоза! — позвал тот же голос и тут же произнёс недоумённо: — Оппачки!
Из-за угла вывернули трое пацанов. Когда они ступили в слабое облако света от сторожки, Пастырь смог их немного разглядеть. Самому старшему годиков — как Стрекозе, как его Вадьке. Ну, может, постарше на год. И, хотя ростом особо не вышел, но крепкий. Двум другим от силы лет по четырнадцать. Все в банданах. У старшего в руках «калаш», у младших — «макарычи»; один ещё держит горящий факел.
— Мясо! — восторженно продолжал старшой. — Здоро́во, мужик!
— Здравствуй, мальчик, — кивнул Пастырь.
Салажня прыснула, старший загоготал.
— Прикольно! — хмыкнул он, подходя к пленнику. Подойдя, остановился, чтобы на секунду заглянуть в глаза, и внезапным незаметным движением пнул Пастыря в колено. Отрок был в кроссовке, поэтому, хотя и попал он хорошо, но Пастырь устоял. Только нога предательски слабо задрожала, но он не позволил ей подломиться.
— Не пинай меня больше, мальчик, — усмехнулся Пастырь. — А то я тебя ударю и убью. Нечаянно.
Пацан, не отвечая, потянул сквозь зубы воздух, ощерился, двинул автоматом в живот. Ну, это пожалуйста, это сколько угодно: Пастырев пресс не всякий мужик пробьёт. Он снова усмехнулся, глядя на малолетку сверху вниз. А тот недобро стрельнул глазами, отошёл к Стрекозе, которая уже спрятала пистолет за пояс джинсов, стояла, сложив руки на груди и улыбаясь. И непонятно было, то ли она своей улыбкой подыгрывает этому щенку, то ли насмехается над его беспомощностью.
— Откуда этот бык тут взялся? — спросил у неё шкет.
— Говорит, наш новый вожатый. Пастух его зовут.
— Только не Пастух, а Пастырь, — поправил варнак.
— А-а, — протянул пацан, потянув
