понедельника.
— Один билет до Оленегорска! — радостно сообщил он старичку-кассиру. И зная, что тот повторял красавице: "У вас — 5-й вагон, 31-е место!", попросил: — Тоже 5-й вагон, пожалуйста.
Старик вроде и не смотрел на него, а улыбнулся:
— Понимаю, молодой человек, понимаю!.. — И выдал билет на 32-е место.
В зале ожидания, ещё не зная, что у судьбы свои законы, что девушкой она распорядится по-своему, он наблюдал за ней, как охотник из засады за ланью. А когда надо было выходить к поезду, пошёл следом. Мимо пробежала по дощатому перрону маленькая девчушка. Споткнулась, упала и заревела. Переполненный нежностью ко всем, он поднял её, присел перед нею на корточки:
— Ну, что ты? Не больно ведь.
— Больно! — капризно возразила девочка. Но реветь перестала. — Я испугалась почему-ж-то.
— Чего же ты испугалась? Ладно, до свадьбы заживёт. Как тебя звать?
— Надя. А что такое свадьба?
— Да это ещё не скоро… когда женятся. А где твоя мама?
— А вот она… — девочка показала пальцем. — Бежит.
Алексей передал ребёнка запыхавшейся женщине с клетчатым чемоданом, и тут заметил, как смотрит на него та, которая ему понравилась и которую считал уже своей судьбой. Улыбаясь, она сказала:
— Сразу видно, любите детей.
— Да? — удивился он. — Я как-то не думал даже.
— Разве у вас нет?
— А что, я похож на отца? Думал, холостяка за версту видно.
Глядя не на него уже, а на облака над заливом, она сказала:
— Счастливый!
Что-то насторожило в её голосе, он спросил:
— А вы?
— Пока — нет.
Он уточнил:
— Пока — не счастливая? Или пока — не замужем?
— Уже — не замужем, но — ещё не счастливая.
А улыбалась беззаботно, весело. Но тут же, будто вспомнив что-то, вновь стала серьёзной. И Алексей, посерьёзнев тоже, спросил:
— Не повезло, что ли?
Было непонятно, отчего так всё выходило — тонули друг у друга в глазах. И — будто оглохли. Но, выходит, всё-таки слышали, и почему-то сразу стали откровенны, чувствовали себя легко и свободно. Она призналась:
— Сейчас — всё позади. А вот начиналось… И любил меня муж, и лез с кулаками…
Наверное, на лице Алексея появилось разочарование. Она сбилась с искреннего тона, ненатурально улыбнулась. А у него вырвалось с изумлением:
— Бил? Ва-ас?!
Теперь он стеснялся взглянуть ей в лицо. Видимо, она поняла, что нравится ему, и опять заговорила откровенно — должно быть, чтобы не удивлялся и не разочаровался в ней.
— Ревновал меня здесь к каждому встречному, даже к близким знакомым. На севере — без знакомых нельзя. Все с кем-то дружат. Ну — собирались по вечерам… А он напьётся, и с кулаками потом. — Она помолчала, пока их обошли женщины. — Да и пить начал по-настоящему — ничто уже не удерживало. Хорошо, я на девичьей фамилии осталась — как чувствовала. А он и на это обижался.
— А на работе он как же?..
— Работа — была хорошая. Был лоцманом тут, — она кивнула на порт внизу. — Проводил по заливу суда. Выгнали, дурака, стал грузчиком. Ну — тут уж совсем распустился.
— Почему?
— Бесхарактерный. Написала обо всём маме…
— Зачем? — не понял он, вспомнив прошлогодний разговор в поезде женщины, ехавшей к дочери.
— Да ведь я верной ему была! А тут уж — всё испарилось к нему. И что не высокий, стала замечать, и носатый… Он из мариупольских греков.
— Ну, и что же ваша матушка?..
— У неё у самой — такой же крест. Мой отчим — тоже горький пьяница. Я из-за него и замуж-то выскочила за этого грека. Чтобы жить, значит, самостоятельно. А попала из огня да в полымя, как говорится. Мама написала мне сразу: бросай, если пьёт. Пока детей нет, это, мол, не страшно. Да я и сама уже поняла, жить с таким — погубить и себя. Хотя по натуре он добрый.
Алексей удивился опять:
— Ничего себе, добрый! Кулаки распускал. Против девчонки.
— Да нет, это он с дурной ревности, хотя до побоев не доходил. Ну — я за чемоданы, и от него. Только не домой, а ещё дальше на север. Домой — стыдно было. Да и отчим там. А тут — строительному управлению в Оленегорске нужен был счетовод. Отдельную комнату обещали. Дали уже — живу. Я и не раздумывала больше — рядом ведь! Это всё мне подруга устроила: у неё — здесь дядя. Вместе переехали.
— Так у вас что… — он запнулся, — родился ребёнок, что ли?
— С чего это вы взяли? — удивилась она.
— Раз отдельную комнату дали…
— Не-ет! — она рассмеялась. — Замуж я пока ещё не вышла. Хватит с меня! А комнату дали — одной.
— Это почему же?
— Бухгалтеру — надоело счетоводов менять. Не держались. Вот начальство — чтобы нас заинтересовать… Да и возможность была: строители всё-таки! А для подруги — управляющий…
— А сюда, снова — зачем?
— Приехала-то? Да только сегодня — нас развели, наконец! Год с лишним тянулось. Мой "какаду" не хотел являться в суд. А сегодня — пришёл, нас и оформили. Всё теперь с этим!..
— Я слыхал, если нет детей — разводят и без согласия. В ЗАГСе.
— Так он письмо писанул в ЗАГС! Что у нас родился, будто, ребёнок, а я — не дала ему справку из роддома. Чтобы ребёнка зарегистрировать. Вот нас и перебросили в суд разбираться. Пока разобрались — год пролетел.
Алексей вдруг заметил, от вокзала решительно приближался по перрону невысокий, одетый в рабочую флотскую робу, парень. Был он коренаст, смотрел перед собою с лютой ненавистью и держал на уровне груди сжатые загорелые кулаки. Увидела его и собеседница Алексея. Лицо вытянулось, негромко воскликнула:
— Господи, и здесь от него покоя нет! Приложился уже, растерзанный…
Морячок, шедший на них атакующим танком, пьяно возвестил:
— А, бляха, где падаль — там и черви! Хахаля уже себе завела?..
Было в его лице что-то угрюмо-грозное. Бушлат — расстёгнут, тельняшка на груди — порвана. Алексей инстинктивно загородил собою свою "судьбу". Матрос злобно прохрипел:
— А ну, капитан, отчаливай с дороги! Не лезь в чужой разговор!
— По-моему, это ты, парень, лезешь. И если…
— Что — если? Запомни! У меня — там… — пьяный показал пальцем на порт, — полно корешей!
Из-за спины Алексея обиженно раздалось:
— Тебе-то какое дело, кто со мной теперь? Кто ты мне!..
Матрос с надрывом выкрикнул:
— Танька! Ты это брось — кто! Ты мне — жизнь, курва, разбила! — Он пытался ударить её, но Алексей перехватил руку.
— Ну, зачем же так? — проговорил негромко. — Я — даже не знаком с
