грудь, прежде чем немного ее укусить.
— Хорошая девочка.
Она повернула голову в его сторону.
Он забрался на кровать.
— Держи член внутри себя.
Он оседлал ее грудь, поднеся свой член к ее рту.
— Хочешь, я скажу тебе, что делать?
— Да.
— Давай начнем с того, что широко откроешь рот.
Она приоткрыла губы, и он приложил к ним кончик своего члена. Она втянула его в рот, и он застонал от удовольствия.
— Хорошая девочка, — вытащил и вставил обратно. — Не пользуйся зубами. Соси так, как будто от этого зависит твоя жизнь, и когда я кончу, я хочу, чтобы ты держала его во рту, чтобы я мог видеть, какая ты хорошая девочка. Как бы ты ни была искушена, не проглатывай это, пока я тебе не скажу.
Эйвери застонала, работая своим членом у нее во рту. Он смотрел, как она сосет его. Прежде чем отпустить его, ее руки легли на его задницу, и он улыбнулся.
— Ты можешь прикоснуться ко мне.
Она так и сделала, и он застонал, покачиваясь между ее губами, не торопясь, лаская ее рот.
Он не спешил кончать. Она меняла последовательность губ, работая с ним понемногу, а он наблюдал за ней, ожидая, что она сделает дальше.
С этой точки зрения он держал весь контроль. Учитывая то, как он стоял, она не могла коснуться его длины руками и была во власти глубины его толчков. Она, конечно, могла бы попытаться откусить ему член, но только если бы у нее было желание смерти. У него было ощущение, что она этого не делает.
Она слишком заботилась о своем отце, чтобы рисковать причинить ему вред. Двигаясь взад и вперед, Джино дразнил ее горло, наблюдая, как ее глаза расширяются, когда ее охватывает небольшая паника.
— Ты можешь взять меня.
Он держал ее за изголовье кровати, пока трахал. Медленно он прижал свой член к ее горлу, давая ей возможность привыкнуть к нему. Ее взгляд был диким, но он тренировал ее.
— Дыши через нос. Поверь мне.
Он не дал ей ни единой причины доверять ему, но она это сделала. Он увидел это в ее глазах, когда он погрузился в ее горло и поднялся обратно. В тот момент, когда она заткнула рот, он дал ей время передохнуть, еще раз привыкнуть к нему, прежде чем попробовать.
Он был так близок к тому, чтобы кончить. Ее отсутствие опыта дразнило его чувства.
Джино сделал ей единственное предупреждение, прежде чем наполнить ее рот своей спермой. Он сделал это с рычанием, а она даже не попыталась сглотнуть.
Когда он опустошил себя ей в рот, он успокоился.
— А теперь покажи мне.
Она открыла губы, и он застонал. Ее рот был полон его белой кремовой спермы.
— Глотай её.
Ей пришлось сделать это в пару глотков.
— А теперь покажи мне.
Она так и сделала. Ее рот и горло были чисты.
— Хорошая девочка. Ты заслужила себе завтра завтрак и прогулку.
Он увидел, что ее щеки покраснели и раскраснелись.
— В самом деле, ты бы хотела сейчас прогуляться?
— Прямо сейчас?
— Да. Ты не можешь одеться.
— Но…
— Мои люди обучены не видеть подобных вещей. Ты будешь в полной безопасности.
— Ты тоже собираешься раздеться? — спросила она.
— Да.
Он протянул ей руку, и она взяла ее. Он почувствовал легкую дрожь, которую она пыталась скрыть. Сжав ее руку, пытаясь утешить, он повел ее из спальни в коридор.
— Охраны нет?
— Нет, пока я с тобой. Как только я уйду, кто-нибудь всегда будет здесь, чтобы запереть дверь и охранять тебя.
— Ты правда думаешь, что я представляю такой большой риск?
— Нет, но это еще и ради твоей же безопасности. У меня много врагов.
Она кивнула. Они прошли мимо пары охранников, и он увидел, как она старается показать как можно меньше своего тела. Она повернулась к нему или подняла руку.
Его люди привыкли, что он ходит голым. Он не стеснялся своего тела, к тому же не всегда любил носить пижаму.
Открыв двойные двери столовой, он взмахнул рукой перед собой.
— Здесь мы будем завтракать и ужинать, — он не отпускал ее руку. Она не пыталась вырваться.
— Он такой большой. Ты постоянно здесь ешь?
— Кроме этого вечера. Да.
— Тебе никогда не бывает одиноко? — спросила она.
— При чем тут одиночество?
— Я не знаю. В детстве я помню, как мои родители всегда следили за тем, чтобы они ели за обеденным столом.
Джино сделал паузу. Его родители до смерти матери всегда делали то же самое. Фактически, они пытались вести себя как нормальная семья и не говорить о месте его отца в мафии или о том, что он был капо.
Время ужина было продолжением семейного времени, и его мать всегда готовила что-то особенное. Однажды она сказала ему, что хорошая еда предназначена не только для особых случаев. Каждый имел право наслаждаться этим сам.
— Моя семья тоже.
— Они делали это?
— Да.
— Ты не скучаешь по этому?
— Моя мама умерла, и это прекратилось. Это была традиция, которая не была продолжена, — его отец редко, если вообще когда-либо, ел за столом, за которым когда-то сидела его мать. Он часто задавался вопросом, не потому ли, что его отцу было стыдно. Каждый раз, когда он садился за стол, ее память была очень сильна. Это было постоянное, нескончаемое напоминание о том, что ее больше нет.
Джино заставлял себя есть за этим столом каждую ночь. Независимо от качества еды, он знал, что его мать не хотела бы, чтобы они не ели вместе. Он никогда не умолял отца, но каждый раз, когда он ел, он всегда немного молился за женщину, которую не мог спасти.
— Хватит на сегодня, — ему надоело
