спеша свое добротное, килограммов в сто, тело, и одернув широкую юбку, со всего маху осадила жгучим хлыстом по оголенной пояснице Николу.
–У-у-у, стерва старая…, – не ожидавший подвоха, процедил сквозь зубы Николай и ухватился за спину.
– Для профилактики радикулита, Николай Петрович…, – невозмутимым тоном проговорила женщина.
Над скошенным лугом раскатился отчаянный хохот. Даже Анна и, та улыбнулась.
– По языку его надо было, тетка Клава! – выкрикнула, сквозь смех, одна из колхозниц.
– Я тебе, конопатая! – пригрозил ей замусоленным пальцем Николай, – Ишь, ополчилось, бабье отродье… Но я на вас управу найду! – утирая, бегущий по лицу пот, провопил раскрасневшийся Николай, – Вы у меня, сегодня, эту деляночку добьете!
– А ты, почто тут раскомандовался-то? – не приняли всерьез женщины его угрозы, – профилактика, что ли подействовала! – засмеялись снова они.
– Я вам такую профилактику устрою…, – злорадно усмехнулся Никола, – Ведь, наряды-то, теперь, у вас я буду закрывать, дуры…
Притихшие женщины недружелюбно посмотрели на нового бригадира.
– Вот, так, вот… Глупый вы народ, бабы…, – подвел он итог их беседе, – и зашагал, важно переставляя свои косолапые ноги.
– Ух, и стервецы, эти мужики, – бросила грабли на землю Дуся, – Была б моя воля, я бы их всех, паразитов, с постов-то поскидывала! Тоже мне начальник нашелся, – передразнила она походку Николая, – Ноги колесом…. Конечно, свою-то Верку приберегает, скоро в дверь проходить не будет, оплыла от безделья. А чужие, значит, пускай ишачат…
Солнце уже садилось за березовый лесок, посеребрив небосклон на западе, но домой Анне идти не хотелось. Она медленно шла по притихшему лугу, теребя в руках смятую косынку. Внутри ее все болело. От побоев или чего-то другого, ей было, сейчас, не понять. Слишком душно пахла луговая трава, засохшей на солнце клубникой, ароматными букетиками кашки, такими родными с детства, до боли знакомыми! И, казалось, нелепостью этим теплым, летним вечером, ее теперешнее состояние, вся ее жизнь – бесцветная и безрадостная, когда кругом все было, так красиво и полно сил.
«Где ж их взять-то!», – горько подумала Анна. Она, так устала от всего. Женщина, не выдержав, упала в один из стогов и захлебнулась от горя обильными слезами. Анна была уверена, что здесь ее никто не услышит, но ошиблась.
Николай, проходящий той же дорогой, увидел распластанное светлое пятно в копне сена, и, забыв всякий стыд, пошел прямо к нему.
– Анна? – удивился он.
Женщина узнала его, но не отозвалась. Ей уже не было совестно, она просто не могла остановить поток слез, прорвавшийся через плотину приличий и гордости.
Николай понял это. Некоторое время он молчал, сверлил глазками ее смуглые, обгорелые плечи, и в нем, в который раз при встрече с этой женщиной, начинала нарастать похоть. Он не знал любви, но желание обладать Анной было всегда сильным и много лет, уже невостребованным. И, теперь, оставшись один на один с нею, Николай растерялся, не зная с чего начать.
– Говорил тебе, Анна, – задрожал его голос в вечернем воздухе, – Не послушалась, Васькиных кулаков испробовать захотела. А я бы, все для тебя, все.… На руках бы носил, дурочку!
Но Анна, не переставала плакать, толи не слышала, толи не хотела.
Он осторожно взял ее за острое плечо.
– Ну, и сейчас, еще не поздно, Ань…, – тихим, хлюпающим от нахлынувшей слюны голосом, проговорил Николай. Он сглотнул последнюю и неуклюже попытался обнять женщину.
Анна резко развернулась, почти закричала.
– Не смей!
Николай, ожидавший другого, испугался и зло сплюнул.
– Ну, и дура… Мало тебя Васька бил!
Анна открыла калитку.
Дарья, копошившаяся в огороде, разогнула свою больную, натруженную спину.
– Аннушка, слава Богу! Пришла, а я уж волноваться начала.
– Задержалась сегодня, – глухо ответила Анна, и прошла в дом.
– Где ты была? – неожиданно придавил ее голос мужа.
Анне, вдруг, стало смешно, она слабо улыбнулась.
– Где же еще, на свиданье, конечно, бегала. Ты же меня принарядил хорошенько, разве можно было дома усидеть…
– А ты уже и нажаловалась бабам, – стараясь казаться обиженным, уже тише прохрипел Василий.
– У них и свои глаза есть, уж больно красиво получилось у тебя на этот раз, оторваться не могли, все глядели…
– Ну, ты это.… Прости, Ань, сгоряча…, – пробубнил Васька.
Анна глянула на него. Рыжие нечесаные космы смешно торчали в стороны, и хотя ей сейчас было не до смеха, женщина в который раз подумала: совершенно чужой ему Ванька невероятно походил на Василия. Только, в рыжих усах последнего, словно жухлая трава, торчала уже непоправимая седина.
Пока Анна, молча, разглядывала мужа, он подошел и обнял ее.
– Где Ваня? – устало, спросила она.
– Спит давно, нагонялся за день.
Но Ванька не спал. Чутко прислушиваясь к каждому звуку в надвигающихся потемках, мальчик ждал возвращения матери. Услышав ее голос, сердце мальчишки радостно забилось. «Хорошо бы со мной легла…», – подумал он, но дослушав родительский разговор, понял, что его желанию не суждено сбыться.
– Ты есть будешь? – спросил Василий.
– Нет, не хочу, – все так же безразлично ответила Анна.
Василий как-то засуетился, полез в карманы брюк.
– Вот, – протянул он деньги, – Получку давали вчера. Он подержал их и неуверенно положил на стол, – Ань, пойдем спать, – умоляюще посмотрел он на жену, – Весь вечер тебя жду…
– А Ваня спит? – снова спросила женщина.
– Да, спит этот пострел, спит.… Говорю тебе, давно бабка его уложила, – колючие усы Василия защекотали губы Анны. Ей не хотелось, чтоб он целовал ее сейчас, но она промолчала.
– Аннушка, я не могу без тебя…, – тихо признался мужчина. – Прости меня, дурака. Ну, почему, почему ты такая красивая?! – в порыве страсти прошептал он.
Василий что-то говорил еще, обдавая ее своим горячим дыханием, и, только, Анна молчала.
Ванька, навострив уши, замер. Мать с отцом прошли мимо него к кровати.
«Почему мамка молчит?», – лежал и думал мальчик.
Василий душно обнимал Анну. Ей не хватало воздуха. Он жал ее до боли в своих огромных руках и злых и добрых одновременно. Он поистине любил эту женщину до безумия, до той последней точки отсчета, где трезвая мысль мешается в хаосе безрассудных эмоций. И Василий, осознавая это, пытался в такие минуты возвратить ей хотя бы частичку того счастья, которым был обязан ей, но Анна давно уже все в своей жизни принимала, как обязанность.
Женщина лежала с закрытыми глазами. Василий решил, что она спит. Он неловко погладил ее кровоподтеки своей большой шершавой ладонью. Если бы не влага в глазах самого Василия, он заметил бы, как вздрогнули ее ресницы, то ли от боли, то ли от обиды.
А, Ванька в это время засыпал с одной мыслью: «Пусть
