словечки и не засовывал в рот свои холенные пальцы, приказывая сосать каждый из них. От воспоминаний к лицу прилила краска.
– Когда ты вошла в мою спальню, ты выбрала для себя иную жизнь…И…именно этот выбор был сделан тобою лично.
Он сказал это холодно, не глядя на меня и вздернув подбородок. В эту секунду вернулось понимание – кто он и кто я. Осознание собственной ничтожности и жалкости. Зеленые глаза не согревают, они похожи на лед, губы поджаты. Между нами вдруг выросла стена, и он сам стал огромным, величественным и возвысился надо мной словно скала.
– Почему я не могу увидеться с ней?
С отчаянием, пытаясь поймать его взгляд, но он смотрит куда-то над моей головой, слегка приподняв бровь. Кажется, что я его раздражаю. И от этого понимания мне адски больно внутри. Как будто он ударил меня по лицу или плюнул в него. Я уменьшилась до размера пятна грязи на его ботинках.
– Ты нарушила данное мне обещание. Не разговаривать, не пытаться приблизиться. Обещание, данное твоему императору. Как ты посмела?
– Но она – моя мать…она несчастна и горюет обо мне, Вахид. Она даже не знает, жива ли я, и ищет меня. Это невероятно жестоко.
Молчит, опустив взгляд на монитор, и что-то пишет, постукивая длинными холеными пальцами по клавиатуре. Ни одно мое слово не трогает его. Нет эмоций. Он похож на камень. Красивую статую, равнодушную и такую же холодную.
– Вахид…
– Император! – поправляет меня он высокомерно, даже не переводя на меня взгляд.
– Мой император, прошу вас, умоляю, пожалуйста…это же моя мать. Она так страдает. У нее даже нет средств к существованию. Пока я здесь купаюсь в роскоши, она живет на жалкое пособие. Я смотрела, как она идет…как расклеивает листовки. Она до сих пор меня ищет. Это так жестоко, это невыносимо.
– Мы не вмешиваемся в жизни смертных. И я говорил тебе об этом. Ты теперь совершенно в ином мире. Именно из-за этого ты помешала мне?
Прозвучало, как еще одна пощечина. Едко и хлестко.
– Именно из-за этого. Я… я так не могу. Я не бесчувственная, как вы…как ваша сущность. Я человек… я. Я так не могу.
– Хочешь вернуться к своим?
Резкий взгляд на меня, и я буквально приросла к полу. Зеленые глаза сверкнули, и брови сошлись на переносице.
– Да или нет? Это единственный раз, когда я задам тебе этот вопрос. Ты хочешь вернуться в свой мир?
И больше нет теплоты, больше нет никакого жара между нами. Я вижу ледяные зеленые осколки, и они режут мне вены своей жестокостью.
– Нет…
– Уведите ее отсюда!
Крикнул, и я больше ничего не успела сказать.
– Нет, Вахид…император, нет. Я не хочу туда вернуться. Нет.
Он больше не смотрел на меня, быстро что-то набирал в ноутбуке, потягивая кофе. Пока меня схватили под руки и тащили из кабинета под жёсткий взгляд Харифа.
– Нет, прошу тебя…я не хочу, нет!
Что не так? Что я сделала не так? Почему? Он выкидывает меня? Куда меня тащат?
По коридору царственно шла Гульнара со своей свитой подружек и служанок. Когда меня потащили мимо нее, удерживая под руки, она усмехнулась, вздернула голову и пошла дальше.
Глава 8
Уходить легче, чем отпускать. Тот, кто уходит, забирает наше сердце с собой, а тот, кто ждет – остается без сердца… пока оно не вернется обратно, биться в груди радостной пульсацией после разлуки, захлебываясь болезненными ударами счастья, или не вернется, заставляя рану кровоточить в тоскливом ожидании.
У. Соболева и Вероника Орлова. Позови меня
Король Братства вампиров сидел в своем кабинете. Молодое, невероятно красивое лицо, бархатный взгляд карих с поволокой глаз, безупречная линия скул, нечеловечески красивые губы словно нарисованные талантливым художником. И…волосы с тонкими линиями седины. Совершенно не вяжущиеся с таким, можно сказать, юным лицом. И лишь в глазах видна вселенская тоска и скорбь тысячелетий. Вампиры не седеют…так написано в старинных манускриптах, хотя бы потому что у них великолепная мгновенная регенерация. Но это не касалось их семьи. Могущественный чанкр* (высшая ведьма) Фэй Мокану нашла ответ, почему волосы обоих братьев изменили пигментацию. При сильном эмоциональном шоке началась поломка гена, отвечающего за ту или иную клетку регенерации в организме. Исчезающие пигменты волос, глаз оказались личной и особенной чертой семьи Самуила Мокану. Могущественного покойного короля Братства. Отца Влада Воронова и его единокровного брата Николаса Мокану…Морта…Главы Нейтралитета. Чьи глаза изменили цвет в свое время и так и не стали прежними, а теперь до паники пугали каждого, кто в них посмотрит, своей дымчатой белизной.
Седина не портила аристократической красоты короля, а лишь придавала ей загадочности и еще большей мрачности. Он не шевелился и, казалось, не дышал. Со стороны напоминал восковое изваяние.
Последние долгие годы после смерти родной дочери и второй жены это стало его привычным состоянием. Состояние черной невесомости. Так он называл тот ступор, в который впадал, и мог часами не двигаясь смотреть на фотографии в аккуратных рамках из белого золота, стоящих сверху на полке огромного камина, выложенного вдоль стены. Черный камень контрастирует с яркими оранжевыми языками пламени. Сейчас он на них не смотрел…он смотрел на другие снимки, разложенные перед ним на столе. На снимки женщины, которую долгое время пытался забыть. Но так и не смог. Ни ее смерть, ни то, что он потом женился на другой и зачал сына, ничто не стерло из его памяти ту единственную, ради кого он когда-то смог отказаться от вечности и стать человеком.
Лина. Ангелина. Его первая жена, его первая любовь, и он так же прекрасно понимал, что любовь единственная, несмотря на страсть и нежную привязанность ко второй супруге.
На фото запечатлена красивая молодая женщина с длинными кудрявыми рыжими волосами и невероятными бирюзовыми глазами. У нее ослепительная улыбка, белоснежная кожа с россыпью нежных веснушек. Она не просто красива – она роскошна и божественно прекрасна. Такая красота рождается раз в тысячелетие. Женщина, которая своей смертью нанесла ему непоправимую рану, незаживающую и вечно вывернутую мясом наружу. Потому что вместе с собой унесла веру в то, что он был ею любим. Унесла счастье, частичку его черной души и огромный кусок его сердца.
Проклятые дневники, которые были сожжены много лет назад, все еще прекрасно сохранились в его памяти. Вместе с ее признанием в том… что она всегда любила другого.
Дрожащие пальцы короля тронули снимок и прошлись по тонкому овалу лица,
