убьют меня. Задушат? Зарежут? Утопят?.. От ужаса перед глазами всё плыло, и боль становилась всё невыносимей. Как долго я смогу молчать?
И вдруг стало так светло, что слезы полились из глаз. Из неоткуда возник Марк, и страшным ударом в затылок отбросил одного из мужчин прочь. Меня тотчас отпустили, и я зарыдала. Перед глазами шелестели травы, порхали бабочки… И происходила битва, а точнее бойня. Мутным взором я видела, как Марк расправился с темноволосым и русоголовым, и не могла сказать, живы ли насильники. Знаю только, что третьего — того, что стрелял — Солнечный ударил так, что расплющил половину лица.
И тотчас устремился ко мне, не заботясь о поверженных.
— Габриэль!
Я потянулась к нему, тихо завывая, и Марк обломил стрелу. Он сорвал свою рубашку и перетянул ногу, отчего стало ещё больней.
— Потерпи, маленькая, — донесся издалека его голос. — Ещё немного.
Я очень старалась не кричать, но боль была страшной. Казалось, кроме неё не существует ничего. Я чувствовала, как внутри порвались мышцы, и задыхалась, кусая губы. Кровь. Повсюду. Его руки в крови, мое платье и травы красные…
Не знаю, куда мы бежали. Я не узнавала троп, глядела на Марка и плакала, а потом облегченно потеряла сознание, но даже сквозь темноту продолжала чувствовать боль. Она шла по позвоночнику и вклинивалась в голову, колола пятки и била молотком по коленям.
Я ощущала, как Марк осторожно уложил меня и порвал платье. Потом чувствовала, как он льет ледяную воду на рану, и после — жжение. Мне казалось, что, очнувшись, я останусь без зубов, так сильно я их стиснула.
Когда ко мне вернулось сознание, я поняла, что поток боли стал медленным и не таким сильным. Марк склонился надо мной, осторожно гладя по щеке кончиками пальцев. Я с трудом несколько раз моргнула — почему-то глаза тоже болели.
— Габриэль, — выдохнул он. — Слышишь меня, котенок?
— Да…
— Твои скоро будут.
— Не надо было звать… — выговорила я.
— Один я тебя не вылечу. Солнце, конечно, греет, но в данном случае тебе не нужен жар. Сильно болит?
— Да, — выдохнула я, вспоминая, как дышат при схватках роженицы. Вдруг поможет?
— Держись. Скоро снова сможешь танцевать.
Я тихонько застонала — боль всколыхнулась с новой силой. Казалось, через рану утекают силы, и лицо Солнечного было то черным, то красным, то и дело расплываясь. Марк осторожно подхватил меня, прижимая к себе. Сдержанности у меня не осталось ни капли, и я, всхлипнув, обняла его за шею, прижимаясь щекой к обнаженной груди.
— Ты пришел!
— Конечно, маленькая. Не мог же я за тобой не присматривать?
— Пришел за мной, — пробормотала я, глотая слезы. Коснулась губами родинки и зарыдала в голос.
— Всё хорошо, — пробормотал Марк. — Тебя больше никто не обидит, котенок.
Пальцы прошлись по спутанным волосам, вторая рука поглаживала плечо.
— Марк, я тебя…
— Тс.
— Пожалуйста…
Он взял меня за подбородок и мягко поцеловал в лоб. Не так! Я заплакала ещё горше.
— Я тебе не сестра.
— Нет.
— И не подруга.
— Не подруга.
— И не дочь!!!
— Габ, успокойся, — вдруг сказал он. — Не время сейчас для горячих поцелуев.
Я остыла мгновенно, даже про боль забыла. Значит, он всё понял? О, боже! А если жаждал меня хотя бы чуточку?.. От счастья я на несколько мгновений забыла про страдание и запрокинула голову.
— Пожалуйста. Один раз. Мне станет легче.
Он вздохнул и медленно склонился к моему лицу.
— Если это твое лекарство, пусть будет так.
И коснулся моих губ. К сожалению, что было потом, я не помню. Поцелуй выпал из памяти, перечеркнутый действием настойчивого зелья. Я летела, поднимаясь все выше, пока не коснулась звезд. И там, в этой бесконечности, в густых небесных чернилах, со мной было солнце — теплое и на вкус чуть горькое, как красный мед Атры.
Когда я пришла в себя, то первым делом обратила внимание на балдахин над головой. Он был черным, как бархат ночного неба, и облеплен почти настоящими звездами — крошечными, средними и большими. Они мерцали и вспыхивали, издавая приятный тихий звук, похожий на звон далеких колокольчиков. Я проморгалась и попыталась приподняться. Было почти не больно.
Возле кровати дремал Марк. Уже наступила ночь, и ему наверняка было нелегко дежурить около меня, не проваливаясь в глубокий сон. На Солнечном была серая рубашка и те же коричневые штаны, волосы завязаны в короткий смешной хвостик. Я медленно перекатилась, и, приволакивая ватную ногу, доползла до края матраса.
Мне не хотелось его будить. Было бы ещё лучше, если бы мужчина лег рядом, и мы спали вместе. Как любила говорить Мэй, совместный сон исцеляет. Подозреваю, она имела в виду вовсе не мирную дрему… Я тихонько прижалась к его коленям и принялась разглядывать ровное загорелое лицо. Марк дышал глубоко и спокойно, лишь иногда чуть хмурился. Наверное, видел сны. Веки его подрагивали, руки был скрещены на груди, а ноги вытянуты вдоль кровати. Мне казалось, что он вот-вот сползет со стула на пол.
Я огляделась — небольшая уютная комната. Мебель светлая, голубые занавески без вышивки, и светлячки как маленькие звезды — свободно летают по комнате. Я знала, что такое возможно, но прежде не видела своими глазами, только на картинках. Это было не удивительно — ведь огоньки рождались из солнечных капель. Кому как не властителю света их отпускать?
Красиво. Словно сон, из которого не хочется уходить. Мерцающее волшебство, и ты лежишь средь звездных просторов и можешь этих звезд коснуться…
Марк несколько раз тяжело вздохнул, нахмурился, вздрогнул, и я положила ладони ему на бедра:
— Проснись!
Он медленно разлепил веки и тотчас подался ко мне.
— Привет, котенок. Тебе легче?
— Да, — прошептала я. — Где мы?
— У меня дома.
— А мои родные?
— Приехали несколько часов назад. Ты уже долго спишь, Габриэль.
Он накрыл мои ладони и склонился ниже, к чему-то прислушиваясь.
