зверька, зубастого, но в то же время неопасного — питомца, которого он привык держать поблизости, на расстоянии вытянутой руки, поддразнивая, провоцируя, заводя, но не давая откусить весь палец, вспоминая о моем присутствии, когда желал развлечься.
Это меня обижало, я откровенно дулась на него. Но Макса мои детские обиды не трогали, ужимки только еще больше смешили, подначивали, добавляя хвороста в костер. И костер горел… Да, может, шутки его зачастую были острыми и колючими, но границ разумного Макс никогда не переходил. И тогда я перестала вести себя с ним, как ребенок. Резко изменив поведение, бросилась в другую крайность. Сменила тактику, изолируя свою гордость от него. Взамен ставших такими привычными перепалок… включила полный, по всем фронтам, игнор.
И вот, когда прошло достаточно времени, чтобы он усвоил урок, где-то к середине декабря, кажется, добилась своего — Макс тоже перестал меня замечать. Не знаю, что там произошло на самом деле, но между нами вдруг наступило неожиданное затишье, безмятежность, совсем как после сильной метели, и выросла надежная стена, раскидав по разным сторонам. Мне на моей было комфортно.
Неделю, а может, дольше, Макс совершенно не доставал меня. Не замечал, когда проходила мимо, не дразнил за завтраком или ужином, не подтрунивал, стремясь испортить настроение. В конце концов, больше не доводил до белого каления, используя излюбленный прием: не запирался надолго в ванной комнате именно тогда, когда я опаздывала в университет, заставляя битый час в нетерпении приплясывать под дверью, уговаривая его выйти. А когда выходил, оказывалось, что горячей воды в бойлере для меня совсем не осталось.
Тетя выдохнула с облегчением, заметно повеселела, не слыша наших склочных — на весь этаж — препирательств, и даже дядя перестал на него то и дело коситься да покрикивать, а я… я оступилась… посмела надеяться… решила: вот же оно, такое долгожданное перемирие между нами, священный нейтралитет, добрососедство, к которому привела моя блестящая политика самоизоляции.
Как оказалось, я поспешила принять желаемое за действительное… Слишком поспешила.
***
С замиранием сердца я глядела на себя в зеркало, не доверяя собственным глазам. А Маринка, и вправду, мастерица в искусстве нанесения макияжа. Длинные пушистые ресницы, хищным серым обведены глаза, подчеркнуты жирными стрелками, не чересчур, в самый раз: глаза стали больше, точно лазурь неба распахнулась. Тональный крем, тон в тон, смотрелся естественно, как и пухлый изгиб влажных от блеска бледно-розовых губ. Завитые светлые локоны спускались, изящно закругляясь у висков, делая образ ярче, юнее, и вместе с тем… порочней.
Я тряхнула головой, заставляя их в беспорядке рассыпаться по плечам. Мне нравилось мое отражение. Короткое платье с высоким поясом делало фигурку тонкой, как песочные часы, но высокие ботфорты прибавляли и роста, и солидности. И я с удивлением отметила, что, кажется, начинаю потихоньку превращаться в хорошенькую женщину. Крутилась и так, и эдак, вызывая восхищенные реплики девчонок, радуясь сама. Студенческая новогодняя вечеринка, куда мы намеревались сегодня пойти, определенно, станет для меня значимым событием…
— Ждите в машине, я сказал… Эй, Темыч, ключи лови… — вдруг раздался негромкий низкий голос, — а это что еще за переполох в курятнике? — и мы все, не сговариваясь, как по команде, повернули шеи.
Макс: удивленный, озадаченный, настороженный. Но его же не было дома, когда мы пришли, я это точно знала. Вот незадача. И когда только он успел вернуться? Еще и не один, с друзьями. Видимо, проходя по коридору, отстал от ребят, отдал приказание спускаться, а сам, привлеченный нашим щебетанием, приоткрыл двери и остановился в проеме, наблюдая за приготовлениями. Почему раньше этого не заметила? Собой была занята, потому ненадолго потеряла бдительность. Слишком поздно для сожалений. Я не успела налечь на дверь: краем глаза заметив хаотичное движение, Макс успел ловко просунуть носок ботинка в щель, потом толкнул дверь плечом, небрежно смахнув меня в сторону, вошел, и я мысленно выругалась — и чего раньше не замкнула двери на ключ? — вынужденно отступая ему за спину.
Его настрой мне не нравился. Ни смешинка в глазах, ни благодушная улыбка, ни расслабленная поза не убеждали в добром расположении — уж меня-то не проведешь. Не иначе, будет стегать наотмашь, как кусачая крапива, а без него ведь было так хорошо. Черт. Да и перед девчонками неудобно. Они все уже растаяли, глядя на него. Все до одной. И — да, их можно было понять.
Пахнуло свежим ароматом туалетной воды, и я невольно задержала дыхание. Опять надушился. Он стоял совсем рядом, но на меня по-прежнему не глядел, будто я была недостойной внимания привычной частью интерьера, и это здорово било по самолюбию, как ни старалась уверить себя в обратном. Идеально растрепанные волосы, темно-серая рубашка под цвет глаз, руки в карманах черных брюк, напрягшийся узел бицепса совсем близко, прямо перед носом — только руку протяни, испытай на твердость.
Он разглядывал моих подружек с пристальным вниманием удачливого браконьера, будто территорию помечал, а я даже на каблуках смотрелась карлицей, с трудом выглядывая из-за его плеча. Подруги были не против кастинга, приосанились, улыбаясь, засмущались, одна за другой уводя в сторону глаза. Ну, точно девки на смотринах. Фу. Даже смотреть противно.
— Макс, а ты что скажешь? Нравится тебе моя работа? — желая подчеркнуть свои таланты, Маринка так некстати перенесла интерес на мою скромную персону, — правда, Веронику сегодня не узнать? Это я ее так накрасила. И это новое платье ей очень идет, да?
Жаль, что слово не воробей, потому что он сразу развернулся ко мне, сразу же… а едва разглядел за своим плечом, замер, и взгляд его почему-то из удивленного вдруг стал… растерянным. И он только водил им вверх-вниз по моей фигуре, точно художник кистью по холсту, и обратно, моргал… и ничего не говорил. Что он там себе рисовал? Я растерялась не меньше.
Нашей безмолвной дуэли никто не заметил, и подруга без задней мысли продолжала:
— На вечеринке ей парни прохода, ну, точно не дадут… только и успевай отбиваться…
И снова Макс не нашелся с ответом. И почему-то чем дольше молчал этот парень, тем тревожнее мне становилось. Неугомонная Марина, расхрабрившись, опять дровишек подбросила.
— Макс, а можно мы с вами поедем? Поедем все вместе? Ведь на одну вечеринку… Скажи, в твоей машине еще остались места?
Брови его взлетели, рот издал что-то вроде рваного выдоха или неуверенного смешка, и Макс, наконец, резко пришел в себя, а взгляд его из расфокусированного стал сфокусированным… на мне. Нехорошо прищурился.
— На вечеринку приоделась? Ты. Собралась. Идти. На вечеринку?
