выносить решения и добиваться безотлагательного исполнения по самым важнейшим вопросам нашего сообщества… И шариатский суд не вправе вмешиваться в эти дела.
После этого вступления он решил взять «быка за рога», обращаясь к присутствующим:
– Теперь хочу спросить у вас: что ожидает тех, которые убили шахзаде
Вопрос привел всех в замешательство. Начались перешептывания. По сути, новоиспеченный Шах Аббас был движим не только желанием покарать убийц своего брата и матери, а метил еще дальше, стремясь устранить эмиров, представлявших угрозу для самодержавной власти.
Причастные к убийству принца потупили головы, те, которые посмелее, переглянулись; остальные нестройным хором произнесли: «Смерть!».
Этого было достаточно.
Шах Аббас не преминул учесть «глас народа», а новосозданный Диван был приведен в действие. Исполнители приговора были тут как тут: двери отперли, и наемные воины и стражники учинили расправу над неугодными и вероломными эмирами, и двадцать две отсеченные головы были водружены на остроконечную ограду казвинских ворот.
Шах Аббас, получивший прозвание «Лев Персии», то есть кызылбашей и впоследствии снес с плеч много голов, пролил реки крови, даже его наставник Муршудгулу-хан не избежал шахского гнева.
Шах Аббас был из тех тиранов, которые во имя упрочения державы и истребления ее врагов не останавливались ни перед чем. Когда он взошел на престол, казна была опустошена. Войска узбекского хана совершали частые набеги на Мешхед и Хорасан и учиняли разор. Шах Аббас во имя пресечения этих посягательств велел переплавить всю свою золотую и серебряную утварь и отчеканить монеты; за счет этих средств он сколотил наемное войско – восьмидесятитысячную конницу и освободил Хорасан от захвативших город узбеков. То было в 1599 году. В этом сражении особую доблесть проявили Орудж Баят и его двоюродные братья. Орудж бей возглавлял сводный отряд стражников.
Когда родился Шах Аббас, прослывший одним из величайших полководцев Сефевидской эпохи, настоятель церкви в Телави предсказал своим сородичам, что их ожидают в будущем напасти. Он уподобил рождение будущего «Льва Ирана» землетрясению.
Это предсказание христианского священнослужителя сбылось. Персидский монарх, в жилах которого текла грузинская кровь, простер свою десницу и до Колхиды; он приглашал или заставлял сильком приводить к себе во дворец грузинских князей, удостаивал каких-то милостей и склонял к принятию исламского вероисповедания, затем отправлял их на родину, удостоверив своей шахской волей их права на «легитимное» правление; т. е. хотел видеть в них лояльных наместников…
После двухлетних баталий с Великой Портой Шаху Аббасу удалось заключить мирный договор с османцами и вновь объединить не подвергшиеся оккупации земли под стягом Сефевидского государства, тем самым возрадовать души предков…
Затем, в 1592 году он перенес столицу в Ардебиль, еще через шесть лет – в Исфаган. Целью последнего переезда было стремление отдалить столицу от угрозы возможного турецкого посягательства и азербайджанизация этого города фарсов.
Год спустя после обоснования в новой столице Шах Аббас разослал в европейские страны своих послов. Среди них был и знакомый наш Орудж Баят. Он не смог участвовать в освобождении любимого Тебриза от османцев в 1603 году. В ту пору Орудж бей уже обретался не на сефевидских землях, а блистал в европейских дворцах…
* * *
Завершив знакомство с казвинской стариной, мы отправились в Исфаган.
Покидая город, перекусили в кафе и вновь на меня нашла сонливость. А тут зарядил дождь. Ветер хлестал дождевые капли о ветровое стекло так неистово, будто хотел показать свою силу. Дождинки подскакивали от удара и беспомощно скатывались вниз по стеклу.
Через несколько часов доехали до Бостанабада. Дождь перестал, выглянуло солнце. Погода менялась, как цвет хамелеона. Всю дорогу от нас не отставал какой-то грузовик. Мохаммед уступал ему дорогу, но, похоже, водитель не думал нас обгонять. Когда мы тормознули у павильона, чтобы попить воды, настырный камнон шарахнул наш «Пежо» с левой стороны; я еще не сошел с машины, Мохаммед только открывал дверцу и еле успел увернуться от внезапного наезда, но разбилось обзорное зеркальце и был покорежен бок машины.
Мохаммед в ярости пытался завести мотор и пуститься вдогонку, но «пежо» не сдвинулся с места. Копание в моторе тоже ничего не дало. Пришлось прицепить ее буксиром к другой машине и дотащить до ближайшей авторемонтной мастерской. Здесь, потеряв несколько часов, двинулись дальше. Между прочим, авторемонтник, узнав, что я из Азербайджана, улыбнулся, просиял и, выпрямившись, весело сказал:
– Баба[26], а в Баку здорово хлещут водку!
Я подтвердил, заметив, что это привычка унаследована от русских.
– Но, баба, хорошая привычка!
Кода мы хотели удалиться, он подошел к машине и что-то сказал по-фарсидски Мохаммеду; Мохаммед замотал головой.
Я поинтересовался, о чем разговор.
– Водку спрашивал. Говорит, если есть, купит за искомую цену, – и Мохаммед расхохотался.
Похоже, здесь на приезжих бакинцев смотрят, как на агентов России или же алкашей…
В Иране есть некое новшество, которое не грех перенять нашей дорожной полиции: время от времени на автострадах встречаются макеты полицейских машин. Издали принимаешь за реальные, подъедешь – декорация. Это, в основном, для несведущих иностранных автотуристов, – ставят их перед опасным участком дороги.
В Хуррамабаде опять захотели стукнуть наш «пежо». Водитель «пейкана», прижав нашу машинку к обочине, зыркнул на нас сквозь темные очки и загоготал, а сидевший рядом с ним тип показал нам непотребный жест.
В Казвине гид в старинном дворце сообщил нам, что могила Мохаммеда Худабенде находится в Зенджане, усыпальница, где почиет шах, именуется «Султанийе». Было бы неплохо по дороге заглянуть туда. В эту «тюрбу» мы добрались ночью. Тюрба «Султанийе» была подсвечена со стороны, сверкала, как самоцвет во тьме…
Обойдя железную решетчатую ограду, мы поискали вход. Двое служителей в сторожевой будке сказали, что тюрба на ремонте, к тому же здесь не усыпальница шаха Худабенде, а другого Худабенде, жившего в эпоху Эльханидов, могольского правителя. Вокруг усыпальницы – строительные леса, стремянки. И здесь история была взята «в блокаду». Позднее я узнал, что последний приют интересовавшего меня Мохаммеда Худабенде находится в Неджефе[27].
Из Зенджана выехали далеко за полночь. Отвели машину в сторону, чтобы поспать. Но перед тем я занес в ноутбук кое-какие заметки.
Мы припарковались у трассы на Мияна, возле реки Хашрут[28]. Ополоснули лица водой, чтобы взбодриться.
В Исфаган прибыли утром. В «хашхане» у въезда в город вкусили модное в мусульманских странах блюдо. Мохаммед пристал, мол, хорошо бы пропустить по сто граммов под «хаш». Я воспротивился.
– Баба, чего ты боишься? Мы это позволяем себе каждый день, кто будет обнюхивать наши рты?
Но и эти доводы не убедили меня.
– Мир не рухнет, если несколько денечков
