когда работаю, я говорю… Иначе я отказываюсь…
Вы болеете?
Человеку, когда нельзя болеть, так он не болеет.
Я работал у женщины. Она развелась.
И тянет ребёнка одна.
Так она не болеет. И ребёнок не болеет. Им некогда.
А эти двое – я вам скажу, – они так пристально смотрят друг другу в глаза, что, если один отвернётся, другой ему тут же изменяет.
Я вам скажу: я бы хотел жить в Казахстане и целовать на скаку девочек.
Но я уже располнел, меня лошадь не выдержит, только жена.
Я работал в одной квартире.
Она – чужая жена.
Он – чужой муж.
У них шифр был.
Он набирает номер.
Там поднимают трубку.
Здесь молчат.
В ответ на молчание – там начинают говорить.
Такой у них был шифр.
И тут кто-то набрал номер и молчал.
Чужой муж начал рассказывать, открыл всю душу, все несчастья и всякие интимные места с ночными именами.
И в конце разговора ему в ответ:
– Ха-ха.
Вы не поверите, ему вызывали «Скорую помощь».
Я одному делал косметический ремонт в доме на снос.
Так всех выселили.
Так он там жил.
Я ему побелил, покрасил.
Так его не поймали, а меня поймали.
Ну, я с вёдрами, щётками стал ходить в сносящийся дом.
Люди решили – вводят в эксплуатацию.
Дайте сегодняшнюю газету.
Я сгораю от нетерпения.
Нет, ничего интересного.
Не беспокойтесь.
Я могу работать во время разговора.
Моя жена бросает всё и говорит.
У неё горит всё.
Я в одном месте делал потолок, у неё муж педагог-физик.
У него испортилось зрение, и врачи запретили ему работать.
Так она устроила его в трампарк по хозчасти.
Так вы слышите, вагоновожатые научили его пить и гулять.
Он уже четыре дня не появляется.
В трамваях очень удобно.
И все ей говорят:
– Вы же сами его туда устроили.
Ну, для неё сейчас главное – его дождаться.
Она такая толстая – на четырёх стульях сидит.
Она съедает три цыплёнка табака, и муж ей даёт пульку от четвёртого…
Но она надеется, что он вернётся.
Хотя вагоновожатые говорят: вряд ли.
А в ней килограмм двести.
И она проиграла.
Она презирала его тщедушие.
Он моей комплекции – водопроводное тщедушие, – организм пропускает всё, не усваивая.
Зато я лёгкий на ходу.
Конечно, женщина создана для наслаждения.
Но наслаждение должно быть в меру.
Двести килограмм.
Я уже не говорю – носить на руках, но хоть ногу у неё поднять ты же не будешь звать на помощь.
Но она готовит – что-то помрачительное.
Съешь – с кастрюлей.
А мужчина – существо беззащитное, что дают, то он ест.
Но вы заметили, у толстух – худые мужья.
Я вам скажу: это не болезнь, это разница характеров.
А что – нет?
Они на этом сошлись.
И держатся.
Крепко… Очень крепко.
Как виноград за забор.
Я вам скажу, они очень энергичные, эти толстухи.
Такие деловые – бегают и носятся, и не болеют.
Меня внучка спрашивает:
– Почему называется «женский пол», «мужской пол»? Ты же их ремонтируешь?
– Нет, для этих полов другие мастера. Мама тебе объяснит.
У меня с женой вообще хорошо.
Но она говорит на полминуты раньше меня.
То же самое, что говорю я позже.
Вы видели такую семью?
Я выгляжу полным идиотом.
Я хочу спросить, она уже спросила.
Меня спрашивают – она отвечает.
Я иду что-то рассказать – она уже рассказала.
Вы такую семью точно не видели: появляюсь я и второй раз рассказываю эту же историю.
Так больше того: я – Изя и она – Изя!
Ну, она Изольда по паспорту.
Я узнал, что она Изя, когда мы уже поженились.
Так я, Изя, пришёл, а Изя уже рассказала.
Но я вам скажу: мы весело живём.
Нет, она у меня худенькая.
Она столько тащит на себе, что я ей прощаю.
Я ей всё прощаю.
И она мне кое-что.
Ну, мужчина – это та сволочь.
Он очень подвержен.
Его научить плохому ничего не стоит.
А отучить невозможно…
Нет… Нет, либо мы укрываем пол плёнкой, либо вытираем по влажному.
Хорошо.
Главная моя задача – заткнуть ей рот до моего появления.
Я уже облокотил на неё все проблемы.
Я у неё спрашиваю:
– Это я ем?.. А это мне можно?
Она у нас главная…
Я знаю только свою работу, всё остальное – она.
Она иногда говорит:
– Изя, мне покраситься?
Я говорю:
– Что касается меня, то я бы этого не делал.
И я вам скажу, она прислушивается.
Когда ещё нашей дочки не было в живых, она взбрыкивала.
Сейчас мы – душа в душу.
И меня она любит, так мне кажется.
Она возвращается с базара, я ей говорю:
– Прямо не знаю, за что вас подхватывать, Изольда Марковна, за кошёлки или за самоё.
Вы русский язык хорошо знаете?
У них есть это слово «самоё»?
Семейная жизнь – школа выживания.
Тут один заказчик пригласил нас в ресторан.
Так я скажу вам: я таким злорадным себя ещё не видел.
Там какой-то седой и с ним красивая молодая.
Пьют… Музыка играет. Её приглашает какой-то парень.
Как она с ним танцует!
Что она вытворяет!
Чуть не целует…
Вниз вообще лучше не смотреть.
Но и наверху…
Наш седой сидит, опустив голову, рассматривает помидоры, мучается.
На следующий танец этот седой делает колоссальную ошибку.
Он идёт с ней танцевать.
И все видят, что почём.
Он дёргается, виляет животом, хвостом, плечами.
И от этого выглядит ещё старше…
Через некоторое время этот молодой опять приглашает её на танец.
Седой вдруг бросает тарелку и кричит:
– Да берите её хоть навсегда.
Они танцуют.
Уже она мучается, вырывается, прибегает.
Никого нет.
И парень куда-то смылся.
И у него интерес пропал.
Все смотрят на неё.
Она о чём-то говорит с официантом…
Я вам скажу, в этом ресторане у неё сторонников не было.
А врагов – полный зал.
Или живи с таким, как ты, или не позорь того, с кем живёшь.
А город Одесса маленький.
Он кажется большим.
Мне уже назавтра сказали, что они помирились.
И она заказывает наружный ремонт.
Я вам скажу, нельзя ревновать.
Женщины любят игру, а она затягивает.
Что вы? Чтоб у меня было столько друзей, сколько было подруг!..
Так что я женщин понимаю лучше.
Они беззащитны.
От этого так практичны и так хитры.
Я смотрю, на улице каждая с телефоном.
Это её защищает.
Она успеет что-то сказать.
Когда у меня умирал отец,
