Книга Похороны стрелы - Алексей Куксинский

Сзади скрипнула дверь, распахнутая уверенной рукой. Ловенецкий поморщился, ожидая увидеть навязчивого поручика и мысленно страшась того, что слышанное им о распространившемся в последнее время среди офицеров гомосексуализме, является правдой, напрягся. Но это был подполковник Кунгурцев, вставший рядом и безмолвно уставившийся куда-то вдаль. Постояв так некоторое время, он полез в карман, извлёк оттуда нечто маленькое, металлическое. Повозившись немного с крышечкой, подполковник зачерпнул длинным ногтем мизинца немного содержимого и поднёс его к ноздре. Резко втянув в себя воздух, он на некоторое время замер, словно поражённый внезапной мыслью.

– Не желаете ли? – подполковник протянул жестянку Ловенецкому.

– Не буду, – сказал Ловенецкий, выбирая слова покороче, чтобы не было заметно, насколько он пьян. Он вцепился в перила, и никакая сила не заставила бы его оторвать от них руки.

Не обратив внимания на невежливую формулировку отказа, подполковник угостил вторую ноздрю и опять замер. Он простоял так очень долго, так что в голове Ловенецкого шевельнулась тяжёлая, как гаубица, мысль, а не случилось ли чего с подполковником.

– Меня, как и Канта, всегда удивляли две вещи, – нарушил тишину подполковник. Ловенецкий повернул голову и увидел, что Кунгурцев стоит, закрыв глаза.

– Звёздное небо над нами и полное отсутствие морального закона внутри нас.

Спорить Ловенецкий не желал. Он посмотрел наверх, звёздное небо слегка вращалось над его головой. Он попытался найти Большую Медведицу, но она ускользала от него, притворяясь то Пегасом, то Рысью. Ловенецкий прислушался к своим внутренним ощущениям, но кроме лёгкой тошноты и головной боли, не чувствовал ничего. Являлось ли это признаком наличия или отсутствия в нём морали, он не знал. Вообще, что-то внутри там обязательно должно было быть, это что-то внутри жило собственной жизнью, и сейчас было недовольно.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Ловенецкий.

Он молча постоял, ожидая ответа подполковника. Так прошло несколько минут. Ловенецкий обернулся и увидел, что никакого подполковника на крыльце уже нет. Держась за перила, как страдающий ишиасом старик, Ловенецкий аккуратно спустился вниз и направился туда, где его ждала постель и подушка.

Если бы у него была карта, и ему в голову пришла мысль нанести на неё свой маршрут, он был бы поражён извилистостью и прихотливостью очертаний этой линии. Пропустив нужный поворот, он долго шёл мимо неосвещённых окон и палисадников, пока не упёрся в реку. Повернув направо, он шёл по необустроенному берегу, рискуя свалиться в заросли камыша. Выбравшись на относительно высокое место, вдалеке он заметил светящиеся окна, и, как большого неуклюжего ночного бражника, его повлекло к ним. Он шёл очень долго, а огни всё не становились ближе, появляясь и исчезая, то слева, то справа. Выбившись из сил, он на некоторое время присел возле какого-то куста. Чувствуя, что сейчас заснёт, он встал и побрёл дальше, уже не глядя на огни. Через некоторое время он чувствительно ударился грудью о невысокий забор. Он опять вышел к жилью, цепь деревенских домов растянулись вдоль узкой улицы, вдоль которой он пошёл, шаркая по пыли сапогами. Почувствовав, что его мочевой пузырь переполнен, он справил нужду у чьей-то калитки, через которую перевешивались ветви пахучей сирени, которые, как ласковые котята, тыкались ему в лицо и плечи. За калиткой бродила собака, которая почему-то не облаяла Ловенецкого.

– Хороший мальчик, – сказал псу Ловенецкий, хотя это могла быть и хорошая девочка. Он с детства любил собак.

Приведя форму в порядок, он пошёл дальше, освещаемый луной. «Хорошо, что нет дождя», – думал он. Сил хватало лишь на самые элементарные мысли. Ему ещё не приходилось так напиваться, но всё это он мог обсудить со своей совестью только завтра, сегодня были дела поважнее.

Каким-то чудом ему удалось выбраться на скудно освещённую улицу, показавшуюся ему смутно знакомой. Пройдя по ней до самого конца, на перекрёстке Ловенецкий споткнулся обо что-то блеснувшее среди булыжников брусчатки. Рельсы, догадался Ловенецкий. Покрутив головой, он выбрал, как ему показалось, верное направление. Так и есть, пройдя ещё два квартала, он увидел за деревьями знакомое здание. Ускорив шаг, он прошёл через ворота, ожидая окрика часового, но никто его не остановил. Обогнув здание, он направился к флигелю, над входом в который гостеприимно горела электрическая лампочка. Он постарался как можно тише открыть дверь, но за щелью было темно, поэтому он смело шагнул в открывшийся проём. Свою комнату он нашёл с первого раза, но не с первого раза попал ключом в замочную скважину. Он нашёл в себе силы разуться и раздеться, и даже аккуратно повесить мундир в шкаф. Его постель показалась ему самой мягкой и роскошной из всех, на которых ему доводилось спать. Он не заметил, как заснул, просто кто-то выключил свет в его голове.

Наутро он проснулся в тревоге, что проспал. За окном солнце уже пробивалось сквозь листву деревьев. Взглянув на часы, он вспомнил, что вчера не заводил их, но стрелки шли, показывая шесть тридцать утра. Ловенецкий облегчённо откинулся на подушку, покривившись от неприятных ощущений в голове и ломоты во всём теле. Хотелось пить, но воды в комнате не было. Весь вчерашний вечер выплывал из памяти обрывками, неясными деталями и фрагментами, как будто непослушный ребёнок рассыпал сложную мозаику. За самые главные моменты ему стало стыдно перед самим собой. Предстояла ещё мучительная пытка, встреча с Кунгурцевым и другими офицерами. При воспоминании о начальнике штаба Ловенецкий выпрямился на постели и опустил ноги на пол. А не привиделось ли ему вчера? Не мог же подполковник царской армии в открытую употреблять кокаин, да ещё и угощать им только прибывшего по месту службы офицера. Хорошо ещё, что хватило ума отказаться, подумал Ловенецкий, во вчерашнем состоянии он мог бы и принять предложение.

Он встал, и, слегка шатаясь, сделал несколько шагов по комнате. Кроме чувства жажды и лёгкой мигрени, других болезненных симптомов не было. Он подошёл к шкафу и взглянул на мундир, опасаясь, что после вчерашних скитаний он будет не в лучшем состоянии. Мундир был в порядке, лишь слега запылён, да в правом погоне запутался венчик сирени. Ловенецкий отряхнул цветок, нашёл в шкафу одёжную щётку и как следует вычистил мундир, а потом вытер от пыли сапоги. В таком виде уже было не стыдно отправляться на аудиенцию к начальнику штаба. Ловенецкий сходил в умывальную, где смыл с лица остатки вчерашнего