вороны и приняли участие в угощении. Целые стаи их носились над лесом и криком своим нарушали тишину пустыни.
На звуки этого таёжного концерта не замедлили явиться красные волки. Их юркие крадущиеся фигуры замелькали в зарослях орешника и в ближайших дубняках не сразу подошли они к месту пиршества, так как по опыту знали, что-где – то поблизости находится виновник торжества и не спешили предъявить права на свою долю добычи.
Только после тщательной разведки, когда сомнений в крепком сне Властелина тайги не было, красные разбойники, крадучись и припадая к земле, подошли к месту пиршества и занялись насыщением своих тощих голодных желудков. Их было около двадцати. Но и у этих таежных жуликов также существует свой закон и свои обычаи, унаследованные от предков: прежде чем приступить к поглощению пищи, вся волчья семья ожидала разрешения вожака, старого матерого волка; только когда он начал разрывать внутренности кабана своими острыми зубами, остальные, как по команде, бросились на тушу кабана и пошла потеха!
Вся пернатая братия с криками и хлопаньем крыльев поднялась над местом погребения старого отшельника. Особенно волновались вороны и сороки, считающие себя хозяевами положения. Они не уступали сильному неприятелю поле сражения и действовали сообща, налетая на волков десятками. Ударами крыльев и неистовыми криками они старались оглушить четвероногих нахалов и, пользуясь их временным замешательством, утаскивали из-под носа лучшие куски мяса и костей. Не прошло и получаса, как от туши злосчастного кабана остались только копыта и клочки окровавленной темно-бурой шерсти.
Снег, пропитанный кровью, также был поглощен голодными желудками пернатых и четвероногих хищников.
Когда ничего уже не осталось для еды, красные волки, один за другим, удалились в тайгу, боязливо оглядываясь на спящего безмятежным сном Властелина. Он не подозревал, что дерзкая и нахальная мелюзга осмелится воспользоваться остатками его обеда.
Сквозь сон он смутно слышал какой-то шум и крики, но послеобеденная истома и лень парализовали его волю, и он лежал, разметавшись на своем ложе. Богатырский сон охватил его, а весь мир его окружающий, как-бы замер под лучами яркого февральского солнца и прислушивался к мерному глубокому дыханию Повелителя пустынных гор и дремучих лесов Шу-Хая.
Пернатая семья соек и сорок, посла сытного обеда, расселась на ветвях векового дуба и, пригретая солнышком, от нечего делать занялась перемыванием косточек своих ближних и других обитателей тайги.
Наступило лето, жаркое и влажное.
Ароматный воздух, насыщенный испарениями тайги, был томительно тепло и душен. Пернатые и четвероногие, ища прохлады и свежести забивались в глубину темных густых кедровников, куда не проникали горячие лучи солнца и где холодные, как лед, струи горных ключей и источников пробиваясь из недр земли между обомшелыми камнями и утесами, низвергались шумными водопадами по дну ущелий глубоких падей. Здесь, под сводами дремучего леса, царит полумрак, здесь глухо и сыро, как в могиле, и только журчание ручейка нарушает вечный покой этой зеленой пустыни. Сюда приходят спасаться от жары и насекомых обитатели тайги, медведи и кабаны. Здесь они купаются в прохладных струях горных речек; здесь кабаны лежат по целым дням в черной холодной грязи болот и трясин.
Это томительное время связано у медведей с периодом любви. Голодный и распаленный страстью самец рыщет по лесам и глухим ревом оповещает самок о своем настроении.
В это тревожное время медведь, обычно чуткий и осторожный, теряет самообладание, рассудительность и хладнокровие и становится злым, сварливым брюзгой и капризником.
Спасаясь от жары и несносного гнуса, в виде комаров и москитов, грозный Властелин тайги удалился на самую вершину Кокуй-Шаня, в заоблачную келью, где, под сводами скал, на сиверах, обдуваемых прохладным муссоном, нашел себе временное убежище и летний приют. Сюда он перекочевал до наступления осеннего равноденствия, до середины сентября. По ночам здесь бывает так свежо, что под утро зеленый ковер альпийских трав и заросли рододендрона покрываются налетом инея. Единственное древесное растение этих высот – кедровый сланец приобретает фиолетовый оттенок и сливается с общим тоном мхов и лишаев, покрывающих каменные россыпи и гранитные утесы сплошным ковром.
Одна из каменных ниш, избранных себе в качестве логова тигром, служила раньше убежищем для горалов, так как пол ее покрывал толстый слой помета, в виде кедровых орешков. На этом помете, как на мягкой перине, отдыхал могучий хищник в течение дня, ночью же предпринимал свои обычные обходы охотничьих владений в окрестностях Кокуй-Шаня.
Во время этих обходов ему довольно часто приходилось видеть убогие шалаши рыболовов по берегам горных речек и ручьев и такие же фанзы звероловов в вершинах падей и распадков. Люди встречались на его пути редко, но он успел уже привыкнуть к ним и считал, что эти двуногие твари, хотя и одарённые свойствами особого порядка, но безопасные, а поэтому он, при встречах с ними, уступал им дорогу внимательно присматриваясь к их движениям, прислушиваясь к их голосам. Вид их не беспокоил Властелина тайги. Он знал, что они миролюбивы и безоружны.
Он был даже благодарен этим людям, так как довольно часто, за неимением другой добычи, приходилось ему обходить звероловные ямы и вынимать оттуда изюбрей, кабанов, горалов и коз.
Звероловы относились к этому благосклонно, считая, что Великий Горный Дух делает особую честь хозяину добытого зверя и этим отмечает свое благорасположение к нему, следствием чего является удача в промысле и гарантия от нападений других тигров, не отмеченных свыше высоким званием «Ван».
XV. Битва богатырей
Великий Ван услышал далекий рев медведя. Его мучил голод. До лежбищ кабанов надо было пройти более десяти километров, поэтому у него появилось идея овладеть медведем во чтобы то ни стало. Медведи еще ни разу не служили ему добычей, и тигр знал, что предприятие это рискованно и сопряжено с опасностями, самого неожиданного характера.
Вкус медвежьего мяса ему был известен, так как ему однажды удалось поймать годовалого медвежонка, случайно отбившегося от матери. Он помнил, что мясо это мягко, нежно и нисколько не уступает мясу остальных животных тайги.
Взрослых бурых и черных медведей он часто встречал в районе Хамихеры. При встрече с Властелином тайги, они вели себя с достоинством, подобающим серьезному, чувствующему свою силу, зверю.
При виде тигра, медведь обыкновенно становится на задние лапы, чтобы с высоты своего роста получше рассмотреть страшного хищника, наводящего страх и ужас на все живущее.
Такое положение, на двух лапах, напоминающее человека, производит на тигра некоторое впечатление, и он проникается к соседу своему, неуклюжему Топтыгину, уважением. Кроме того, величина и массивность медведя, демонстрирующие его большую
