– Так и было? – Серых сверлил дочь глазами.
– Да, папа. Прости. Я только сейчас вспомнила тебя, когда очнулась, – она поискала меня, стоящую за стеклом и нагло подслушивающую и подсматривающую, пока не прогнали, и еле заметно кивнула. К счастью, медсёстры в суматохе забыли про меня, а я не могла уйти, не узнав, в чём дело.
– А почему искать не стала? Я чуть с ума не сошёл, Федора, – Серых от волнения крепко обхватил подлокотник кровати.
– Я не знаю. Почему-то боялась, что из-за прошлого меня будут преследовать волки. Такая глупость, но зато сейчас я прекрасно помню, как на меня прыгнул огромный волк.
На лице Славы мелькнуло жутко виноватое выражение, и Серых тут же спросил, указав на давно зажившие шрамы:
Федора тоже с интересом повернулась к Славе и робко улыбнулась.
– Ты расскажешь? Я не помню.
– Несчастный случай. Мотоцикл вдребезги. На мне ни царапины, а ты…
– Ну, тогда ясно! Приснилось, наверное, – Федора с облегчением рассмеялась.
Бедная девочка. Она даже и не подозревала, что её муж и отец оборотни.
Чужаки в МосквеКогда мы с ним познакомились, я и понятия не имела, что рождена ведьмой. Конечно, мама в детстве по-своему готовила меня, но, скажите честно, – разве подростки не отрицают всё то, что им внушают родители? Только маленькие дети безоговорочно верят во всякую чушь, а потом понемногу начинают сомневаться, и у меня отброшенными стали истории о странных вещах, который я якобы смогу проделывать, когда повзрослею.
Мы с Мишкой учились в одном классе и он считался жутким задирой и хулиганом, так что мы не только не дружили, но даже толком и не разговаривали. В четырнадцать лет всё изменилось – он не перестал мгновенно разбираться с любым мальчишкой, посмевшим ему перечить, но начал доставать и меня, а я бесилась в ответ. Суть в том, что я никогда не была жалкой тихоней и умела постоять за себя, но из-за возраста не сумела раскусить, чем вызван столь внезапный и сокрушительный интерес.
Если совсем по-честному, причины меня не очень-то волновали.
Собственная изменившаяся фигура и плохо контролируемые смены настроения и так напрягали, и ещё один мальчишка, неловко пялящийся на мою слегка расстёгнутую блузку или смешно краснеющий при случайном прикосновении, уж точно не вызвал бы желание закрутить отчаянный школьный роман, но Мишка действовал по-другому. Он не краснел и не молчал, а сводил с ума, не давая расслабиться, так что совсем скоро наши отношения превратились в настоящую войну без правил.
Кто знает, возможно, он и добился бы своего, ведь все девчонки в глубине души любят дерзких и обаятельных парней, не пасующих перед силой, но вышло иначе.
Колдовские гены активируются от сильных эмоций, а злости в тот день хватило. Мишка подкараулил после уроков, чтобы бросить в лицо привычную порцию оскорблений.
– Петрова, куда идёшь? А тебя там кто-то ждёт? – Мишка тащился за мной через весь сквер, и не лень же было, а я просто игнорировала его, как ходячее дерево или говорящую клумбу, потому что это задевало его сильнее всего. – И не воображай себя самой умной, голова может лопнуть. Так куда идёшь, домой? Заодно проверь, вдруг вернулась сбежавшая мамаша. Скажи, а она дома такая же странная, как когда приходит в школу? Ой, извини, перепутал, она же больше не ходит на родительские собрания. Наверное, ей плевать. Жаль, что нормального папы у тебя тоже нет, может он вправил бы мозги хоть кому-нибудь из вас, – моё упорное молчание подхлёстывало Мишку, доводя до исступления. – Знаешь, Петрова, а я слышал, что твоя мамочка стала теперь совсем чокнутая. Так сказала мама Солониной, а ей передала знакомая из психушки. Так и есть?
Обычно потоки чужого подросткового бреда не цепляли меня, но тогда я отчего-то расстроилась, ведь мама и правда давно не возвращалась. Уже много позже я осознала, что мама постоянно чуть-чуть шаманила со школой и соседями, иначе никто не позволил бы девочке в четырнадцать лет жить одной по нескольку дней или даже недель, но мне это казалось совершенно нормальным – быть предоставленной самой себе и делать, что захочется.
И именно тогда мне жутко захотелось наказать Мишку, чтобы он горько пожалел о своих словах. Я в красках представила, как его напыщенную мамашу, сменившую уже второго богатого мужа, хватит удар, чтобы эти слова не обозначали. Выражение было почерпнутой мной из книг, так что я буквально так и сформулировала жгучее желание, подкрепив его яркой картинкой с бледной и неподвижной женщиной на койке с трубками и горько плачущим сынком.
После почувствовала лёгкое головокружение и огромное, ни с чем не сравнимое облегчение, как будто мне теперь горы по колено, и я весело посмотрела на болтающего чушь Мишку:
– Миша, а ты зря за меня беспокоишься. Лучше волнуйся о своей маме, понял? Привет ей передай, – и ядовито улыбнулась.
Миша не ожидал выпада и застыл с разинутым ртом, а я ушла с самым торжествующим видом. На следующий день Мишка не пришёл в школу, а потом уже все в классе узнали, что с его мамой всё довольно паршиво, и, возможно, он будут вынужден переехать к бабушке и сменить школу.
На самом деле мне не понадобилось подтверждение, что спонтанно придуманная месть стала реальностью. С тех пор, как в деталях представленная картинка всплыла перед глазами, понимание наползало катком весом в тонну, а доказательств не требовалось – я знала это.
Мишка тогда полностью исчез и мы больше не пересекались, так что столкнуться с ним вот так запросто, через много-много лет прогуливаясь по Новому Арбату после похода в кино, было испытанием. Стыд и испуг осушили горло, и я глупо застыла, мечтая стать невидимкой. Боялась я не того, что он может догадаться или когда-то подозревал, кто виноват в истории с его матерью, а того, что он не пройдёт мимо и мне придётся хоть что-то сказать.
Мы почти разминулись, но Мишка повернул голову и удивленно сдвинул брови, глядя прямо мне в глаза. Теперь он мало походил на того невоздержанного мальчишку, каким я его запомнила. Он казался таким расслабленным и уверенным в себе, но я готова была поклясться, что этот парень всё ещё может быть буйным, если захочет. И ещё кое-что – кажется, раньше я не замечала, насколько он чертовски красив.
– Петрова, это ты, что ли? – он смотрел открыто и весело, без капли смущения или припрятанных в кармане обид, словно мы сто лет дружим и вот теперь встретились после долгой, но не обременительной разлуки.
– Ну привет. Как ты? – постаралась держаться непринужденно, а потом вспомнила, что вообще-то это он должен раскаиваться за своё дурацкое поведение, ведь мой ужасный поступок остался постыдной тайной для всех.
– Нормалёк. Юлька, с ума сойти! Выглядишь на все сто! А ты помнишь, как я был влюблён в тебя в восьмом классе?
– Я помню, как ты упорно издевался надо мной, – выдавила лучшую из дружелюбно-мстительных улыбок, на которую была сейчас способна.
