рождения, юбилей или Рождество, каждая фотография или предмет имеют свою историю, значение и воспоминания.
И впервые за много лет Гордон помнит их все.
Если он внимательно прислушается, а вокруг очень тихо - шум транспорта и города за окнами приглушен, - он клянется, что слышит самую прекрасную и страшную песню, которую когда-либо слышал. Она так далеко, но он ее слышит. Мужской и женский голоса поют вместе в завораживающей гармонии. Они похожи на ангелов - или на то, как, по его мнению, должны звучать ангелы, - их призрачные голоса доходят в песне до душераздирающего крещендо, от которого ему хочется упасть на колени и заплакать.
Но он не делает ни того, ни другого.
Дрожащими руками он перебирает фотографии, пока не выдерживает. Он закрыл крышку и отложил коробку в сторону, но так и остался сидеть в кресле, обессиленный.
Дождь хлещет по окнам. Он больше не видит его, но слышит, как он пытается проникнуть внутрь, пытается добраться до него, пытается намочить его. Не очистить, а ошпарить, крестить в кислоте.
Голоса ангелов то затихают, то замирают на фоне нарастающей бури.
Гордон достает приготовленную ранее трубку, раскуривает ее, втягивает резкий дым глубоко в хрипящие легкие и держит его там столько, сколько может. Он выкашливает облако, затем снова набивает трубку, и во второй раз он получает в основном смолу. Через несколько секунд после выдоха он чувствует, как трава начинает действовать, танцуя в его организме и вызывая покалывание в висках. Но он все еще не может расслабиться.
Он откладывает трубку, с трудом встает со стула и идет по темной квартире, по короткому коридору к своей спальне. Некоторое время он стоит перед комодом, просто смотрит на него, желая протянуть руку и открыть нижний ящик. Он не открывал этот ящик уже несколько месяцев. Сегодня вечером, решает он, он это сделает. Даже если на это уйдет вся ночь, он откроет этот ящик.
Не включая свет, он приседает достаточно низко, чтобы дотянуться до ручек нижнего ящика, берется за них так крепко, как только может, и выдвигает ящик.
Одежда. В основном футболки и толстовки, несколько легких джемперов и толстовка с капюшоном, которую он никогда не носил. Некоторые вещи помяты и навалены бессистемно, другие аккуратно сложены и выглядят как новые.
Не думай об этом. Просто сделай это. Сделай это, старый жалкий урод. Сделай это.
Гордон хватает верхний слой одежды, вытаскивает его из ящика и бросает на пол. Этого оказывается достаточно, чтобы обнажить тяжелый прозрачный пластиковый пакет, лежащий под ним.
Он закрывает глаза, но видения не желают уходить. Теперь их ничто не остановит. Может, оно и к лучшему. Время пришло.
Медленно он пробирается сквозь тень и прикасается к пакету. Тошнота поднимается, бурлит в горле, и его едва не тошнит. Сделав несколько глубоких вдохов и немного сосредоточившись, Гордон освобождает сумку, ощущая ее вес и все, что она означает, выпрямляется и направляется обратно в глубь пещеры.
Оказавшись в тусклом свете, он держит сумку перед собой и изучает выцветшую белую этикетку с почерком и большими синими буквами: УЛИКИ - НЕ ВСКРЫВАТЬ.
"Уверен, ничего серьезного".
Свет показывает ему, возвращает назад.
Разбитое зеркало над раковиной, забрызганное кровью и биологической жидкостью, кусочки мозга и черепа...
Оружие. Пистолет.
Я не могу этого сделать, Гордон... Я не могу...
Он вспомнил, что полицейский, который сначала конфисковал пистолет как улику на месте преступления, был тем же самым, кто вернул его ему по окончании расследования.
"Это ваша собственность, и это законно разрешенное огнестрельное оружие", - сказал он Гордону, стоя в дверях и протягивая ему сумку. "По закону мы должны вернуть его вам, когда расследование будет завершено и оно больше не понадобится в качестве улики".
"Я не... Я не хочу этого", - заикаясь, произнес он.
"Нет, сэр, - сказал полицейский, - думаю, что нет. Но, как я уже сказал, по закону мы должны вернуть его вам, это ваша собственность".
"Господи, - сказал он, разглядывая револьвер сквозь прозрачный пластик, - неужели вы не видите, что на нем все еще кровь?"
"Мы возвращаем его прямо из улик, сэр. Простите".
Гордон никогда не вынимал его из пластикового пакета. Теперь достал.
Он берет револьвер, вытаскивает его из пакета и подносит к лицу, изучая его так, словно никогда раньше не видел. На конце ствола и на рукоятке еще осталась кровь. Хотя кровь давно высохла, он все равно трогает ее пальцем. Он покрыт коркой и шершав, но это все, что у него есть.
Пока эмоции не стали слишком сильными, он отбрасывает сумку в сторону и идет на кухню. В ящике рядом с холодильником он находит коробку с патронами и высыпает несколько патронов на стойку. Он заряжает револьвер шестью патронами, затем достает револьвер и оставшиеся патроны из коробки и кладет их в карман своего плаща, который он оставил висеть на вешалке прямо у входной двери.
Он не обращает внимания на мигающую лампочку на старом автоответчике, сообщающую ему о четырех сообщениях. Гарри, несомненно, проверяет его, убеждаясь, что с ним все в порядке. Нет, Гарри, со мной не все в порядке. Со мной вообще не все в порядке. Его старый друг хочет как лучше, и Гордон это знает, но он также знает, что идет туда, куда может пойти только в одиночку.
Гордон поднимает коробку из-под обуви, которая теперь кажется пустой внутри, и несет ее на кухню. Он ставит ее в раковину, затем достает из соседнего ящика маленькую баночку с бензином для зажигалок, коробок спичек и рулон клейкой ленты. Он кладет скотч на прилавок, смачивает коробку жидкостью для зажигалок и некоторое время стоит, глядя на старую коробку из-под обуви и все, что она собой представляет.
"Я не могу этого сделать, Гордон... Я не могу..."
Он чиркает спичкой, и она оживает.
"Я тоже не могу, любимая", - тихо говорит он.
Ветер хлещет дождем по окнам, а ураган бьет по жилому дому, пытаясь пробиться внутрь. Но уже слишком поздно. Гордон роняет спичку, смотрит, как она крутится, кувыркается и падает в воздухе - он готов поклясться, что это происходит в замедленной съемке, - пока не падает на коробку из-под обуви.
Вспышка пламени вспыхивает и поднимается из раковины единой, лихорадочной волной.
Гордон наблюдает за танцующим пламенем и клубящимся дымом, завороженный. Медленно сжимая кулак, он подносит его ближе к огню. Странно, но его руки наконец перестали дрожать.
Он сжимает кулак и
