зовите меня просто Анна. Если не считаете слишком старой. Мы с Алом, как раз изучаем этикет по французским романам. Ах, только не говорите никому, бога ради!
– Что Вы, мадам… Никогда кавалер не выдаст такую прекрасную даму.
– А знаете, да.
– Простите?
– Заметно, кто Ваш учитель.
– Кстати, профессор, может быть, присоединитесь к нашей беседе? Анна, послушайте, нам очень нелегко дался этот поход. Дело в одном своеобразном психологическом эксперименте, вы же понимаете, о чем я?
– Нет, не понимаю, ладно, давайте не будем стоять на пороге. Проходите. Моей дочери сейчас нет в блоке. Ал наверху, он нам не помешает.
* * *
– Так, так, сейчас, сейчас. Включаю свет. Садитесь! Минуту! Где-то у меня был…
– Да, очень не хватает.
– Вот, выпейте.
– Ох, хорошо, налей-ка еще.
– Мне выпишут порицание за спаивание профессорско–преподавательского состава.
– Я пережил потрясение. И я никому не скажу.
– Знаете, профессор, финал мне не очень понравился. Не сочтите за бестактность, но, чтобы продолжить работу, мне нужно знать, о чем вы говорили.
– Данко, послушай, работу не нужно продолжать. Зря потратишь время.
– Но почему?
– Некоторые вещи нельзя переписать.
– А что, если вы просто опять даете задний ход?
– Нет, моя Душа, моя Анна осталась в прошлом. И даже твои способности не смогут этого исправить.
* * *
Анна даже тогда давным-давно, когда выплакала все слезы, запретила себе думать, что однажды он вот так посмеет прийти и станет смотреть на нее. Заявится, выразилась бы Мария. Данко вскоре ретировался в кухню. Якобы, выяснить, умеет ли он заваривать чай. Дальнейшее молчание становилось неудобным. Эффект воздействия сказок его ученика упал до минимума, но Гесин все же нашел в себе силы попробовать.
– Анна…
– Ты стал не многословен, Герман.
– Прости, прости, ты не знаешь, как я раскаивался. И до сих пор раскаиваюсь.
– Конечно, я не знаю, ведь ты не счел необходимым сообщить мне об этом.
– Прости.
– Спустя столько лет? Зачем тебе это?
– Я не могу больше жить, как прежде. Я очень не хочу говорить, но я должен. Давай… можно присесть?
– Вот сюда, на диван. Итак, я слушаю.
– Я… заявился к тебе не для того, чтобы бередить наше общее прошлое.
– … Которое ты полностью собственноручно уничтожил.
– Да, и никто не знает, то есть, не знал до последнего времени, как мне жаль. Я будто разрушил собственную душу, когда отказался от тебя. Я глупо заблуждался, что не готов создать… Как это теперь называется… Социальную…
– Семью, Герман. Мы с тобой из нормального времени.
– Да, семью. Я думал, мы будем несчастливы, не справимся, я не смогу заниматься наукой. Тогда я не хотел детей. А я догадывался, как ты хотела.
– …
– Нет, не перебивай, пожалуйста. Я столько лет копил это. Я любил тебя Анна, но мой ужасный эгоцентризм был сильнее этого. Я только потом осознал, что удовольствие мне доставляли чувства к тебе через призму собственного самолюбия. Я даже предложение тебе сделал, просто потому что возжелал красивого жеста. Я был опутан своими желаниями. А когда понял это, решил отказаться от всего. И от тебя тоже. Попытаться найти себя.
– Да, ты ушел искать себя, а я осталась. – Анна вздохнула и устало улыбнулась. Слушать все это было больно, несмотря на солидный отрезок времени, отделявший двух молодых людей от двух зрелых измученных мужчины и женщины. – Но что, скажи, что заставило тебя прийти ко мне сейчас? Не говори только, что угрызения совести. Не поверю.
– Я бы тоже не поверил. – Улыбка Гесина вышла похожей на ту, что Анна подарила ему несколько секунд назад. – Ты в праве знать правду. Это Данко.
– Тот юноша? Твой ученик? Меня, конечно, удивляет, что ты свои душевные раны доверяешь своим студентам. Да и с чего мне лезть в твою жизнь…
– Нет, Анна, ты не понимаешь. У Данко удивительный дар. Он может переписывать людей. Не совсем, но мы над этим работаем.
– То, что ты говоришь похоже на…
– На бред, я знаю, но ты первая, кого мы посвятили. Так вышло. Прости, может, все это не вовремя.
– Ах, Герман. Ничего не бывает вовремя. Полагаю, стоит позвать твоего ученика с кухни. Судя по запаху, с чаем у него не вышло.
* * *
– И вы можете запросто взять и переиначить человека? Простите, но это, даже в наше сумасшедшее время такое кажется невероятным. – Анна решила хотя бы попробовать понять эту странную парочку.
– Не совсем так. Видите ли, писатели обычно пользуются элементарными выразительными средствами. Это своеобразные инструменты литературы. К примеру, метафора, гипербола, антитеза и другие… Я тоже их использую, но по какой-то неведомой нам с профессором причине, они могут воздействовать на психику.
– То, что Вы рассказываете…
– Звучит, как бред сумасшедшего, знаю, но поверьте, профессор никогда бы… Ой, извините…
– Да ничего, ты прав Данко, мне бы никогда не хватило смелости прийти к тебе, Анна, и попросить прощение. Я так глубоко загнал свое одиночество, свое раскаяние и боль, что и вовсе перестал что-либо чувствовать.
– Знаешь, Герман, ты всегда был несколько… Бесчувственным. Я рада, что твоему ученику удалось это исправить. Но как это работает? Расскажите, Данко!
– О, на самом деле не так уж сложно. Я написал сказку, метафорическую историю о нашем бедном профессоре Гесине. Она о том, как человек потерял душу и отправился на ее поиски. Это очень старая сказка. Возможны бесконечные вариации. Моя мать открыла мне ее. Необязательно использовать ее. В детстве мы с мамой практиковались на мифе об Амуре и Психее. Мою, кстати, тоже звали Психея. Так вот, в случае с профессором я подумал, что та старая сказка будет лучшим решением. Извините, я говорю очень сбивчиво. Просто Вы, Анна, очень располагаете к общению.
– Хм, точно. – Кашлянул профессор. – Мне ты так душу не изливал.
– Помолчи, Герман. – Сверху послышался шум.
– Альберт, это ты?
– Ба, я есть хочу. Можно уже спуститься?
– Ох, конечно. Иди к нам. Надеюсь, ты не подслушивал?
– Ну что Вы, этот парень не способен на дурные поступки, верно?
– Верно… Наверно!
– Альберт, опять ты со своей игрой! Перестань дурачиться!
– Что за игра? – Спросил Данко.
– Ну… в слова. И в стишки.
– Научишь?
– А то!
* * *
– Гремлин Герман дремлет в дровнях… О, это нечто, сейчас лопну от смеха…
– Очень остроумно, Данко! Ну, как считаешь, все прошло… приемлемо?
– Приемлемо? Да просто отлично! Она не выгнала нас. Поверила, когда любой другой бы вызвал ДОЛОВЦов в ту же секунду, когда я начал рассказывать про наши странные опыты. Хотите мое мнение? Анна –
